Александр Доронин - Тени колоколов

— Бам-бум, бам-бум! — стонами звенел остров, будто и небо перепугалось. Солнце смотрело-смотрело вниз да на всякий случай и спряталось в облаках, плывущих будто стая гусей: видать, и его достал тревожный колокольный звон.

К острову подплыли суда, похожие на большие широкие корыта. Блестели на солнце весла. На корме стояли стрельцы в зелено-красных мундирах.

Струги причалили. На берег перекинули доски, и по ним стали сходить на землю стрельцы. С переднего судна сошел сам митрополит. Сначала он острым взглядом окинул сверкающие купола собора, затем толпу монахов и, важно показывая свое величие, шагнул к Илье. Игумен рядом с ним выглядел тщедушным стариком с одряхлевшими плечами. Облобызались по христианскому обычаю.

— С приездом… владыка, — сказал, заикаясь, Илья и поцеловал распятие, висевшее на груди Никона.

— Здравствуй, святой отец, здравствуй, дорогой друг! — по лицу Никона пробежала хитрая улыбка.

— До каких пор, видишь, ходим по земле. Бог светлой благодатью нас одарил, — игумен платочком вытер мокрые глаза.

А колокола всё звонили и звонили…

Никона с Ильей посадили в повозку. За ними с молебнами направились и остальные монахи. Новгородские стрельцы остались охранять суда. Служилые князя свели коней на берег и поспешили догонять повозку.

Море белой пеной сердито выплескивало свои волны на остров, словно и дальше желало следовать за гостями. Но не успело. Гости уже поднялись на пригорок.

Торжественную службу провели в Преображенском соборе. Илья был не в себе: во время молебна то и дело запинался. Видя его растерянное лицо, монахи сердцем чувствовали — произойдет что-то плохое.

После службы гостей повели в трапезную, прибранную и вычищенную к их приезду. Она была низкой, с четырьмя сводами. Кормили всех одновременно, великих и малых. На столах чего только не было!

Князь Хованский с полковником Отяевым допьяна напились, пили и московские стрельцы. Никону это не понравилось, и он строго сказал:

— Нашли где жадные желудки набить!

— За такую встречу можно, владыка, — вступился Илья за стрельцов.

Никон посмотрел на него и промолчал, подавив свой гнев. Под шум и застольную суету ему шепнули: в прилеске Илья прячет вооруженных землепашцев. Если гости покажут свой характер, они встанут на защиту.

Митрополит пока не тревожился. После застолья лег на мягкую постель — и тут же уснул.

Пробудился Никон по привычке рано. Но солнце уже висело над горизонтом. Через широкое окно кельи оно смотрело прямо ему в глаза. Митрополит надел рясу и заспешил помолиться к нетленным мощам Филиппа. Не успел дойти до собора, как дорогу ему преградил молодой монах, высоченный, худой как жердь, с удлиненным подбородком. Черные его волосы взлохмачены.

— Ты кто такой? — вздрогнул Никон. — Что делаешь здесь?

— Я сторож святых мощей, Мироном зовут, — грубым голосом ответил тот.

— Разрешишь помолиться в ногах у святого?

— Воля твоя, владыка.

Монах открыл собор. Внутри было прохладно, как в погребе, горела одна свеча.

— Почему так холодно здесь? Поморозите молящихся.

— В подполе нарочно лед держим, он и летом не тает. — Мирон зажег вторую свечу, долго ковырялся, сопел, раздувал ноздри. Неожиданно спросил:

— Святые мощи приехали отнимать?

Никона бросило в жар. На какое-то мгновение он опешил, но быстро взял себя в руки и грозно зыкнул:

— Ты о чем бубнишь, привидение? Подумал, кто перед тобой стоит?!.

— Пока глаза мои не ослепли, — ответил так же дерзко монах, но смелость его, видимо, на этом и кончилась, и он рухнул перед Никоном на колени. — Прости меня, владыка, я уже утром понял, зачем ты приехал. От нечего делать не пришлют столько стрельцов…

— Понял — и молчи, ежели жизнь дорога! У моих стрельцов кулаки с дубину, челюсти тебе вывернут наружу.

— Я о другом, владыка, — не отступал Мирон. — Очень большое у меня желание с вами поехать. Ведь и там, куда поедете, мощи нужно охранять.

Никон обошел стоящего на коленях, как бы оценивая его. Смелость монаха ему понравилась.

— Ну что ж, будь по-твоему. Мне верные слуги нужны, а ты, смотрю, заботливый.

— Послужу тебе, владыка, раз Господу так угодно.

— Хорошо. А сейчас не скажешь, где Арсения Грека держат?

— В подземелье, где же ещё! Он злой дух, а не человек.

— Почему так думаешь?

— Больно уж много знает. А человеку это не под силу.

— Отведешь меня к нему? Скрытно, чтобы никто не видел.

— Это дело несложное, только ключи бы взять у Дионисия.

— А это кто?

— Мой друг. В детстве по одной улице бегали.

— Хорошо, жду. А сейчас оставь меня одного, во время молитв не люблю стоящих за спиной.

— Воля твоя, владыка! — поклонился Мирон и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Никон, оставшись один, опустился на колени и прижал широкий лоб к каменному полу собора.

Матвей Стрешнев со своими стрельцами охранял суда на берегу моря. Отряду из пятидесяти человек требовалось пропитание. Правда, запасы кое-какие были. Но перед уходом в монастырь Никон сказал: «Назад путь не короче, провизии много нужно будет. Так что запасы не трогать. Сами добывайте пищу. В этих местах даже дитя с голоду не умрет».

Действительно, рыбу хоть обеими руками лови — косяки ходили вокруг судна, а у берега, в затонах, плавали дикие гуси. Гусиное мясо, конечно, вкусное, но стрельцам было запрещено стрелять. «Ружья поднимете, — предупредил митрополит, — всех нас продадите…» Смешно! Словно здешние жители без глаз: столько стрельцов на Соловки приехали не рыбу ловить…

Размышляя об этом, Матвей Иванович крикнул помощнику:

— Ты, Родион, за меня оставайся. Пойду посмотрю чащи лесные, возможно, и дичь добуду.

Потом Стрешнев нашел Тикшая, позвал его с собой.

Вскоре оба затерялись в густом лесу. Вокруг плотным кольцом обступают кедры и ели. Толстые, двумя руками не обхватишь. Солнце едва пробивается сквозь могучие кроны. Но наступающее лето и здесь чувствовалось. В редкой траве желтели звездочки гусиной лапчатки, звенели на все лады невидимые птицы.

Путники негромко переговаривались, с любопытством разглядывая лес вокруг.

— Матвей Иванович, гляди — белка!

— Где?

— Да вон, вон, по стволу наверх поскакала. Вот глупая, не боится нас…

Встали, любуясь проворным зверьком. Замерли, чтоб не спугнуть. Вдруг обернулись на звук шагов. Перед ними будто из-под земли встал мужичок. За поясом его выцветшей рубахи сверкал топор. Матвей Иванович поднял пищаль, крикнул:

— Эй, ты чей будешь?

Белка от резкого крика скакнула вверх и исчезла в густых ветвях. Но люди за ней больше не наблюдали, они рассматривали друг друга.

Мужичок с топором хоть и был нечесаным и нестриженым, как лесной разбойник, но своим испуганным видом и добродушным взором напоминал крестьянина, приехавшего в лес за дровами.