Александр Тавровский - Герр Вольф

Мать позвала Мусу ужинать. Он уж было собрался идти к столу. Отец не любил опоздавших и запросто мог лишить ужина. Завтра рано вставать, а значит, завтракать они будут уже на пастбище сухим пайком, как по-военному шутил отец.

И вдруг со стороны урочища Джилы-су отчетливо прогремела автоматная очередь, потом другая, потом автоматные очереди загрохотали, как камнепад, – без разбора.

Война уже приучила жителей гор к перестрелкам и орудийным раскатам. Но эти автоматные очереди были не похожи на далекий бой. Буквально через несколько минут они оборвались, и почти сразу защелкали одиночные пистолетные или винтовочные выстрелы. Стреляли методично, не спеша, словно выбирая цель и тщательно прицеливаясь.

Мусе мгновенно расхотелось ужинать. Он сам не заметил, как очутился на полпути к урочищу. Возвращаться назад было поздно. И он решил хотя бы одним глазком посмотреть на то, что там творится, – и сразу же домой. Скорее всего, родители еще не успеют отужинать и на его долю тоже кое-что останется. Да и мать никогда не позволит, чтобы ее любимец лег спать голодным.

Урочище Джилы-су, или «теплая вода», куда уже через пятнадцать минут прибежал любопытный Муса, находилось у северного подножья Эльбруса. Нарзанные и серебряные источники в верховьях реки Малки миллионы лет пробивались здесь из-под земли, а сама Малка с высокими обрывистыми берегами, левый приток яростного Терека, брала начало на северных ледовых полях Эльбруса.

Рядом с источниками пенились сорокаметровый водопад «Султан» и другой, двадцатисемиметровый, – узкий и стремительный, падающий в такое же узкое ущелье.

И, конечно, нерукотворная «долина замков» – испещренная каменными пирамидами, похожими на средневековые замки, и «поляна каменных грибов», плоские шляпки которых теплы в любую погоду.

Прячась за грудой первобытных камней, Муса увидел, как в свете ярчайших зенитных прожекторов на замерзшей земле в беспорядке лежали те самые узкоглазые и бритоголовые, которые всего день назад один за другим выходили из спустившегося с небес самолета. Только теперь их белые до пят одежды были измяты и покрыты бурыми пятнами, а лица белы и холодны, как снег на вершинах Эльбруса.

Рядом с ними с пистолетами в руках стояли те самые – в черных мундирах с золотыми черепами в петлицах. Иногда они склонялись над лежащими на земле пришельцами, как будто пытались заглянуть им в глаза.

Тем временем над урочищем сгустилась беспросветная ночь. Но площадка, на которой лежали люди в белом и стояли люди в черном, была залита все тем же жесточайшим светом зенитных прожекторов, не оставлявшим места ни тени, ни надежде на спасение.

Муса видел, как тех, в белом, стали по одному сносить к вырытой невдалеке огромной яме и сбрасывать вниз. Затем туда же высыпали какой-то белый порошок, густой, как песок, – много порошка. Яму быстро зарыли и утрамбовали.

Затем зачем-то долго громоздили над ней большие черные камни, долго их перекладывали и поправляли. И наконец лучи прожекторов, скользнув в последний раз по этим камням, оторвались от земли и на мгновение ударили в небо – все вдруг! И небо над урочищем вспыхнуло ледяным огнем, как во время салюта.

Через несколько дней Мусе снова удалось прийти сюда, но уже днем. В урочище было холодно и пустынно. Муса с опаской приблизился к тому месту и увидел выложенный на земле странный каменный крест, круто загнутый по краям.

В этот же вечер Гитлеру снова нездоровилось. Ломило в затылке, были резь в глазах, сухость во рту.

Морелль осмотрел его, произнес что-то на чухонском языке эскулапов, прописал тысячапервое снадобье. Настоял, чтобы фюрер принял его при нем. Гитлер, давясь и чертыхаясь, выпил «отраву» до дна. После этого сухость и резь прошли, но глаза стали слезиться и во рту появился привкус мышьяка.

Обычно фюрер настойчиво выпытывал у Морелля диагноз. Но на этот раз причины недомогания для Гитлера были очевидны и не сулили облегчения.

В сентябре непобедимый Роммель провалил наступление под Эль-Аламейном. Оккупация Мальты, Каира и Палестины с прорывом к Ираку во мгновение ока превратилась в химеру. По поводу поражения Роммеля, любимца союзников, Гитлер испытал легкое удовлетворение.

В Финляндии потерпела фиаско попытка блокировать Мурманскую железную дорогу.

Под Ленинградом инициатива окончательно перешла к Красной Армии.

Но главное – группа армий «А», как вдруг обледеневшая лавина, надежно застряла на перевалах Кавказа!

Еще утром Гитлер отправил генерала Йодля в Сталино, к командующему группы армии «А» Листу с категорическим приказом: выяснить на месте, когда же означенная группа армий, со своим командующим разумеется, наконец-то сдвинется с места и выйдет на оперативный простор по другую сторону Кавказских гор – к нефтяным полям Грозного и Баку.

Йодль до сих пор не вернулся, и Гитлер, как всегда в таких случаях, не находил себе места.

Точно так же он метался из угла в угол в ожидании скорой кончины президента Веймарской республики фельдмаршала Гинденбурга и накануне вторжения в Польшу, когда на предложение заключить пакт о ненападении Москва по-славянски варварски медлила с ответом.

А Гитлер уже определил дату вторжения и безжалостно дергал посла графа фон Шуленбурга, требуя ускорить процесс подписания договора, невзирая на советское условие «постепенности».

А престарелый граф фон Шуленбург жаловался на Молотова – «странного человека с тяжелым характером», однако при этом сам убедительно просил фюрера «избегать любых поспешных шагов в отношениях с Советским Союзом».

Но Гитлер считал, что терпеливо ждать могут только покойники, да и то если они уже в могиле, а не в городском морге.

Одолеваемый нестерпимым зудом патологического нетерпения, ни на секунду не прекращая перемещения в пространстве и времени, фюрер уже 22 августа в Оберзальцберге внушал своим генералам, что в базовом смысле все зависит от него, от его существования в свете его же политических талантов, поскольку никогда и никому не удастся завоевать доверие немецкой нации так, как удалось ему. Потому что в Европе, кроме Муссолини и Франко, нет выдающихся личностей! И главное – не терять время, поскольку экономическая ситуация Германии такова – вот Геринг может это подтвердить! – что вряд ли удастся продержаться более нескольких лет.

А когда нет выбора, остается только одно – действовать! В Англии и Франции нет мастеров действия! А в Германии, к счастью, есть! И этот мастер, конечно, он, Адольф Гитлер!

– Но никто не знает, – трагически скрестив руки на груди, мрачно зомбировал генералов фюрер, – сколько мне отпущено лет! Сейчас мне пятьдесят, я в самом расцвете сил. И лучше начать войну сейчас, а не через пять лет, когда мы с Муссолини постареем!