Амитав Гош - Стеклянный Дворец

- Почему вы послали это нам?

- Мне сказали, - тихо ответила она, - что таков закон.

- Закон для писателей. А не для людей вроде вас.

- Вы о чем?

- Вы не знаете, как писать по-бирмански. Взгляните на эти ошибки.

Она посмотрела на рукопись и увидела, что она исчерчена красными отметками, как плохо выполненное школьное сочинение.

- Я потратил кучу времени, чтобы это исправить, - заявил он. - В мои обязанности не входит учить людей писать.

Он поднялся со стула, и она увидела, что в руках он держит клюшку для гольфа. Она вдруг осознала, что в комнате полно принадлежностей для гольфа - кепок, мячей, клюшек. Офицер схватил рукопись и смял ее в комок, потом положил на пол между ног. Он переминался с ноги на ногу, раскачивая клюшкой туда-сюда, размахнулся, и бумажный мячик пролетел по комнате. Офицер некоторое время сохранял ту же позу, наслаждаясь ударом - ноги согнуты в коленях. Затем он повернулся к ней.

- Подберите это, - велел он. - Возьмите домой и изучите. Больше не присылайте нам ничего, пока как следует не выучите бирманский.

В автобусе по дороге домой До Тин Тин Ай один за другим разгладила листки. Она поняла, что лексикон офицера был как у ребенка, он едва владел грамотой. Карандашом он подчеркнул всё, чего не понял - каламбуры, метафоры, архаизмы.

Она перестала писать. Нельзя было ничего опубликовать без разрешения цензуры. Писать и без того непросто, даже когда приходится иметь дело только с собой. Подумать о еще одной встрече, с часами ожидания, было просто невыносимо.

В газетах яростно обличали империализм. Именно по вине империалистов Бирма отгородилась от всего мира, ей пришлось защищаться от неоколониализма и иностранной агрессии.

Дину тошнило от этих заявлений. Однажды он сказал жене:

- Смотри, как эти головорезы используют прошлое, чтобы оправдать настоящее. А сами они гораздо хуже колониалистов, раньше, по крайней мере, можно было читать и писать.

До Тин Тин Ай улыбнулась и покачала головой.

- Использовать прошлое для оправдания настоящего - плохо, но использовать настоящее, чтобы оправдать прошлое - не лучше. И можешь быть уверен, что полно людей, которые именно этим и занимаются, мы не должны с этим смиряться.

Они вели очень тихую и незаметную жизнь, словно растения, чьи корни подрезали, чтобы удержать внутри горшка. Они редко встречались с другими людьми и всегда с осторожностью выбирали выражения, даже с друзьями. Возраст согнул их, как внешне, так и внутренне, они передвигались по квартире медленно и осторожно, будто боясь что-нибудь уронить.

Но вокруг было неспокойно. Близились перемены, о которых они не знали. Они вели такую тихую жизнь, такую замкнутую, что не почувствовали первые толчки вулкана. Начавшееся извержение застало их врасплох.

Всё началось с очередной безумной прихоти генерала, опять касающейся денежной системы. Но на сей раз люди не согласились наблюдать, как сбережения всей жизни превращаются в бесполезную бумагу. Начались протесты, поначалу мирные и спокойные. Однажды в чайной при университете возникла перепалка - незначительное, явно безобидное событие. Но внезапно аудитории опустели, студенты высыпали на улицы, тут же появились лидеры и с поразительной скоростью возникли организованные движения.

До Тин Тин Ай как-то позвали на митинг. Она пошла без особой охоты, под давлением своих студентов. Впоследствии она помогла сочинить листовку. Когда она взяла ручку, ее рука дрожала, она снова представила себя в кабинете цензора. Но как только она начала писать, произошло нечто странное. С каждым предложением она видела, как скомканные листы оживают, поднимаются с пола и ударяются обратно о клюшку для гольфа, отскакивают от нее в руки майора.

Она стала посещать митинги по всему городу, пытаясь затащить туда и Дину, но он отказывался. Однажды появились новости о новом ораторе, который собирался выступить перед большим скоплением народа возле Шведагона, ее звали Аун Сан Су Чжи, она была дочерью старого университетского знакомого Дину, генерала Аун Сана.

К тому времени Дину исполнилось семьдесят, с возрастом его правая нога стала менее подвижной, и он с трудом ходил, но новое имя оказало на него тонизирующий эффект. Он пошел на митинг, а после него уже не мог оставаться дома. Он начал фотографировать, путешествовал с камерой, ведя фотолетопись движения в его самые важные и радостные дни.

В августе 1988 года Дину проснулся с температурой. До Тин Тин Ай приготовила ему еду и велела оставаться в постели. В тот день в городе должна была состояться важная демонстрация, поэтому она ушла рано утром. Три или четыре часа спустя Дину услышал вдали ружейные залпы. Он был слишком болен, чтобы выйти, лежал в постели и ждал возвращения жены. Ближе к вечеру послышался стук в дверь. Дину встал с постели и открыл дверь.

На лестнице стояли трое или четверо полицейских в форме. За ними было несколько одетых в обычные лонджи мужчин.

- Да? - сказал Дину. - Что вам нужно?

Они оттолкнули его и вошли, не произнося ни слова. Он беспомощно оглядывался, пока они прошли по квартире, открывая шкафы и комоды, переворачивая всё вверх дном. Человек в штатском указал на портрет Рэймонда в рамке. Другие собрались вокруг него, перешептываясь.

Один из полицейских подошел к Дину с фотографией в руке.

- Вы знаете этого человека? - спросил он.

- Да, - кивнул Дину.

- Вы знаете, кто он?

Дину тщательно выбирал слова.

- Я знаю его имя.

- Вы знаете, что он лидер мятежа? Вы знаете, что он один из наиболее разыскиваемых террористов страны?

- Нет, - уклончиво ответил Дину.

- В любом случае, вам придется пройти с нами.

- Не сейчас. Я не могу, Я болен и жду жену.

- Не беспокойтесь о ней, - сказал человек в форме. - Ее уже поместили туда, где за ней присмотрят.

В последний день пребывания Джаи в Янгоне Дину обещал отвести ее на Университетскую улицу, 38, чтобы посетить митинг у дома Аун Сан Су Джи.

В 1996 году шел шестой год домашнего ареста Аун Сан Су Джи. Несмотря на то, что сама она была ограничена в передвижениях, дом Аун Сан Су Джи по-прежнему являлся центром политической жизни. Дважды в неделю, по субботам и воскресеньям, она устраивала митинг: люди собирались рядом с домом, а она обращалась к ним через ворота. Эти собрания стали чем-то вроде паломничества. По выходным после полудня Рангун затихал, и тысячи людей вливались в город со всей округи.

Дину зашел за Джаей в гостиницу. Один из его друзей подвез его на чешской Шкоде 1954 года. Машина громко чихала во время остановок. Сев в автомобиль, Джая заметила, что его дверцы были разных цветов и немного разной формы, словно их изготовили с помощью кувалды.