Роберт Швейхель - За свободу

— Долгонько мы терпели, да, видно, терпенью приходит конец, — со вздохом промолвил Иорг Бухвальдер. Староста же, сверкнув глазами, подхватил:

— Потому, дорогие друзья, надо нам всем взяться за ум, покамест они не выжали последнюю каплю крови из наших жил. Я так разумею: звезда с огненным хвостом, что появилась в августе, не только была предвестником хорошего урожая винограда, как оно и вышло, но и указала нам, что нужно огненной метлой очистить дворянские и поповские осиные гнезда, замки и монастыри.

— Метла-то метлой, да где та рука, что за нее возьмется? — сказал Иорг Бухвальдер, понизив голос. — Всем нам крышка. Недаром было предсказано: кто в тысяча пятьсот двадцать третьем году не помрет, кто в тысяча пятьсот двадцать четвертом году в воде не потонет, кого в тысяча пятьсот двадцать пятом году не зарежут, тот узрит чудеса!

Ганс Лаутнер, который молча внимал говорившему, вдруг глубоко вздохнул и, густо покраснев, проговорил:

— С вашего позволения, я вот что скажу. Моя бабка видела двойное кольцо вокруг луны с крестом поперек. Это, говорит она, знак, что нам уж недолго осталось нести свой тяжкий крест. Близится час освобождения. Скоро всех нечестивцев поразит меч, и они будут стерты с лица земли.

— Эх, твоими бы устами да мед пить! — крикнул староста и, взяв кубок, осушил его до дна.

Иорг Бухвальдер покачал седой головой и с сомнением в голосе произнес:

— Да так ли оно?

— Уж будьте покойны, — горячо возразил Ганс. — Бабка знает толк в таких делах куда больше других, и у нас всякому известно — раз она что сказала, так тому и быть.

— А кто твоя бабка?

— Черная Гофманша [25] Стр. 46. Черная Гофманша — прозвище вдовы гофмана (дворового крестьянина) подворья Тевтонского ордена в Мергентгейме Маргареты Реннер; участвовала в восстании «Бедного Конрада» и была сподвижницей Еклейна Рорбаха (см. прим. к стр. 288) во Франконском ополчении во время Крестьянской войны. Пользовалась большой популярностью среди крестьянства. из Бекингена близ Гейльброна.

В это время, пригнувшись у порога, в комнату шагнула огромная фигура, и староста воскликнул: «А вот и Большой Лингарт!» Вошедший — что называется, косая сажень в плечах — был в крестьянских башмаках с ремнями, в поярковой шляпе горшком с двумя петушиными перьями, отчего казался еще выше. Из-под узких полей шляпы виднелся плохо зарубцевавшийся шрам от переносицы через всю правую щеку. Между круглыми черными глазами загибался, словно клюв коршуна, нос, зарываясь в щетину мохнатых усов, закрученных кверху. Коротко подстриженная круглая бородка обрамляла щеки и подбородок. Это отступление от крестьянского обычая объяснялось тем, что Большой Лингарт немало побродил по белу свету в ландскнехтах. Вернувшись с военной добычей в родную деревню Шварценброн, неподалеку от Ротенбурга, он обзавелся хозяйством. Это был рослый и на редкость крепкий молодец; на бедре у него висел огромный меч, под стать богатырскому телосложению. Вместе с ним вошел человек лет сорока, в одежде горожанина, без оружия; его бритое лицо с выдающимися скулами дышало озлоблением. По-видимому, шварценбронский великан пользовался великой популярностью среди крестьянства. Его окликали и подзывали то к одному, то к другому столу, и много кубков потянулось ему навстречу. Для каждого у него находилось словечко, и все отвечали ему дружным смехом. Прошло немало времени, пока он добрался до стола, за которым сидел оренбахский староста со своими друзьями.

— Тут все свои люди, — заметил Симон, пожимая ему руку. — Однако ты порядком запоздал.

— Зато привел доброго товарища, Фрица Бютнера из Мергентгейма, — отвечал Большой Лингарт, усаживаясь за стол, и, взяв кубок, застучал им по столу, подзывая хозяина.

— У нас у всех одна забота, — многозначительно произнес Фриц Бютнер. Симон пожал ему руку, остальные приветливо кивнули.

— О чем речь ведете, друзья? — спросил Большой Лингарт, вытягивая ноги во всю длину, когда хозяин принес кувшин вина и кубки. — Можем говорить без опаски. Здесь такой дьявольский шум, что мертвому впору проснуться.

— Мы говорили о том, — отвечал Леонгард Мецлер, — что небесные знамения предвещают повсюду великие пере мены. Вы небось тоже слышали, что на Рейне среди бела дня доносится с ясного неба страшный гул и звон оружия, словно шум битвы?

— За дело! За дело! [26] « За дело!» (Dran!) — боевой клич атакующих ландскнехтов. — густым сочным басом воскликнул Лингарт. — Давненько чешется у меня рука вынуть из ножен мой старый меч. Против кого? Как бы вы думали? Попов да дворян? Нет, это несправедливо. Хуже чумы — рыцари Тевтонского ордена. Их гроссмейстер сидит в Мергентгейме и, как паук, опутывает своей паутиной всю империю. Тевтонские рыцари, эти полупопы-полудворяне, теснят своих подданных вдвойне.

— Твоя правда, они хуже всех, — подтвердил Фриц Бютнер. — Уж недаром у нас говорится: «Неплохо живется под поповским ярмом, только избави нас от него, боже».

— Еще бы! — вставил Большой Лингарт. — Вместо нехристей они нанизывают на копья жареных каплунов, зайцев, уток, куропаток.

— А мало, что ли, забот у наших крестоносцев? — насмешливо спросил Каспар. Кэте рассмеялась. Бютнер бросил на нее неодобрительный взгляд и с таким озлоблением опустил кубок на стол, что вино расплескалось.

— В июне летошнего года, — сказал он, заскрежетав зубами, — господские лошади, гончие да егеря вытоптали у меня как есть всю пшеницу. И не только у меня. А мы все сносим, ведь люди мы подневольные. Господа считают, что наши поля и огороды — хорошая потрава для их дичи, которую берегут как зеницу ока, а стоит кому из нас схватиться за дубинку али ружье, чтобы спугнуть ее, упрячут тебя в башню, как пить дать, да еще сгноят заживо.

Лаутнер так побледнел, что Кэте в испуге спросила, что с ним. Грудь его вздымалась. Не обращая внимания на девушку, он хотел что-то сказать, но Каспар опередил его.

— Ваши тевтонские рыцари еще туда-сюда, а вот когда мне по пути довелось побывать во Франкфурте-на-Майне, так там один рыцарь, фон Эпштейн, прислал в магистрат за палачом, чтоб отрубить голову крестьянину за то, что тот посмел наловить раков в господском ручье. Магистрат ему отказал, но патриции соседнего города охотно дали своего палача, и бедняга поплатился головой.

Кэте в ужасе вскрикнула, мужчины гневно выругались, а шварценбронский великан с такой силой двинул кулаком по столу, что кубки заплясали и зазвенели, а сидевшие за соседними столами обернулись.

— Эхма! — крикнул он, разразившись зловещим смехом. — Весело живется на белом свете бедняку, как я погляжу! Послушайте-ка, люди добрые!