Владислав Бахревский - Непобежденные

– Немедленно сообщите партизанам!

Каким партизанам? Где их взять? Анастасия Петровна знала: Ольга с Ящерицыным в Заболотье встречалась, с комсомольским начальником. Но до Заболотья далеко, а Ящерицын в лесах прячется.

Куда идти? Кому кинуться в ноги?

Собралась Анастасия Петровна – к батюшке. Больше некуда.

И тут в дверь постучались. Женщина. Как зовут – не вспомнила, но людиновская.

– Я в Вербежичи к своим ходила. На Вербицкой станции Ольга твоя лежит. Убитая.

Не закричала Анастасия Петровна, слез не пролила. Сказала Маше:

– Отведи девок к соседям. Не дай Бог, нагрянут.

Сама – к людям на соседней улице. У них лошадь. Мужчина не испугался. Запряг коняшку в сани, сена побольше положили, Анастасия Петровна две простыни взяла. До Вербицкой не больно далеко…

Оля в отбеленной на рождественском морозе сорочке, босая, с непокрытой головой, лежала на снегу, на пустыре. Одиноко, но будто посреди белого света.

Белизна сорочки в черных пятнах крови, но где осталось белое, до того бело – глаза обжигает. Лицо безмятежное, волосы с позолотой. Русское золото, соломенное, хлебное.

– Деточка-а-а-а!

Подняли, положили в сани на простыню, другой простыней накрыли, сверху притрусили сеном.

Ехали по улице Ленина, бывшей Старовербицкой. Вдруг навстречу полицаи на лошадях:

– Что везете?

Не поленились, с лошадей сошли.

– Партизанку? Хотите жить, езжайте туда, где подобрали. Положите на то же самое место. Проверим.

Покорились.

Положили, на простыне, простыней прикрыли. Анастасия Петровна поцеловала свою девочку.

– Оля! Господь все видит!

На другой день, 9 января подразделения 323-й, 330-й стрелковых дивизий, партизаны «Мити» и отряда Золотухина выбили немцев из Людинова.

В сизых клубах вонючего дыма солярки огромные тягачи крушили, давили надгробные кресты и плиты на могилах немецких офицеров.

Партизаны и сами горожане ловили полицаев. Человек сорок загнали в камеру № 1, самую просторную камеру № 2 набивали немецкими пособниками.

Военкомат работал допоздна: мужское население становилось на военный учет.

Митька Иванов явился записаться в Красную армию 10 января. Записали. А 12-го в дом на улице Плеханова явились партизаны. Арестовали Дмитрия, с ним Ивана. Забрали все ценное, что было в доме.

– Куда Ваню берете? Парню нет четырнадцати! – закричала на мужиков с автоматами Наталья Васильевна.

– Разберемся.

С Иваном и вправду разобрались. Спросили о братьях. Говорил, как есть: Виктор и Василий на фронте. Сестра Раиса тоже на фронте, брат Алексей пошел в лес и пропал. Брат Дмитрий служил у немцев на бирже труда. В полицаи не пошел, хотя ему за это грозили. Сам Двоенко грозил. Брехня, но на пользу Митьке. Иван даже пожаловался начальнику, пришедшему на допрос: «Партизаны у нас стельную корову из хлева увели – нам есть нечего».

– Карточки получите! И ты, и мама твоя, и сестра. Старшие твои братья и старшая сестра бьются с врагом, не щадя жизней.

Ивана отпустили домой, а Дмитрий стал сидельцем камеры заключения № 3.

10 января торжественно хоронили партизанку-героиню Ольгу Мартынову.

Хотеевы ходили на похороны. Тоня и Оля были подругами.

Братья Апатьевы стояли в толпе.

А Шумавцов смотрел на похороны издали. Подпольщики оставались людьми секретными. У Золотухина руки не доходили назначить встречу Орлу. Разгребать после немцев было чего. Поработали с населением.

Военный оркестр играл траурный марш, боевые марши. Взвод красноармейцев дал три залпа из винтовок. Воинские почести сельской учительнице.

Подпольщики поминали Ольгу у Хотеевых. По-русски. Кутья, щи, картошка. Рюмка разведенного спирта.

Коля Евтеев взялся сказать об Оле, но получилось коротко:

– Ведь это непоправимо. Даже если мы все станем Героями Советского Союза, – Оли не будет с нами.

Шура Хотеева, раскрасневшаяся, обводила сидящих за столом удивительными своими глазами:

– Ребята! Мы выпили за память! Ребята! Оля стала – прошлым.

– Оля с нами, пока мы живы! – вскипел Алеша. – Оля будет всегда с нами! И со всей страной, потому что Ольга Мартынова – частица Победы.

– Двоенко, гад, как в воду канул! – Толя Апатьев ударил кулаком о кулак.

– Оля – воинская слава города Людинова. На все времена! – Мария Михайловна Саутина-Лясоцкая смотрела на ребят, как старшая на младших, на хороших своих. – А знаете, почему слезы из глаз моих сами собой капают? Оля – красавица! Если бы у нее был сын, дочь… Она и сегодня жила бы жизнью! А теперь только слава. Я понимаю, доля завидная, Оля погибла за Родину. Но, ребята, как же это горько!

– А мы будем живы за Родину! – вскочил на ноги Саша Лясоцкий. – Мы еще и на войне будем. Наш год тоже будет призывным. 42-й перетерпим, а в 43-м – на фронт! Добивать бенкендорфов!

Алеша поднял руку:

– Товарищи! О наших делах никому не рассказывать. Будет команда, сообщу.

– Так мы теперь – наши! – удивился Толя Апатьев. – Мы – СССР.

– Фронт близко! – глянула на героя Мария Михайловна. – Прифронтовой город – родная стихия разведки.

– Просто надо потерпеть, поберечься! – сказал Алеша. – Мы не знаем, кого немцы завербовали.

– Может, нас в немецкие тылы забросят? – спросил молчавший Витя Апатьев.

– Не исключено, – согласился Алеша.

Расходились, как при немцах, по одному. Просматривали улицу.

Шумавцов от Хотеевых шел по Людинову, как никогда не ходил.

На горсовете – красный флаг. Всего один, не как у немцев. Огонек!

У немцев – полотнища с крыши до земли. Тоже красные. Красное, да не наше. На полотнищах у них черная свастика. Свастика казалась Алеше ножом от мясорубки.

Большак идет по плотине и за город. Как тут все летело под ударами бомб! Может, потому и огонек над домом советской власти. Может, потому и не в Москве немцы, – столько эшелонов застряло в пробках в Жиздре, Кирове, Куяве.

Вышел к обезображенному немецкому кладбищу, посмотрел на крест над Казанским собором, на флаг над горсоветом – захотелось к бабушке.

Бабушка обрадовалась Алеше.

– Совсем тебя не вижу. – Потянула ноздрями воздух, глаза стали испуганными: – Ты пил?!

– Олю нынче похоронили.

– Оленьку! – Бабушка стала совсем маленькая. – Алеша, поберегись! Я за тебя перед мамой твоей в ответе. Ты письмо написал?

– Напишу.

– Садись, Алеша, пиши! Папа и мама уже знают: Людиново отбили, а мы помалкиваем. Нелегко, когда неведомо, что с твоим сыном, где он, как он.

Алеша принялся искать бумагу. Все тетради пошли на листовки.

– Бабушка! У тебя чистый листок найдется?

Откликнулась не сразу:

– Есть листок. С молитвой. Но одна сторона белая, а молитва химическим карандашом записана.

Алеша прочитал молитву.