Владислав Бахревский - Непобежденные

Подобная шашка вывела из строя «овечку». «Овечка» перевозила грузы внутри завода.

Сиял Толя Апатьев.

А на другой день разорвало железное брюхо локомобиля.

Сиял Сашка Лясоцкий. Это он выдолбил в березовой чурке дупло для мины. Получилось что-то вроде пенала. Кочегар в чурке не усомнился.

В конце февраля принесло метели, и сразу грянуло тепло, началась ростепель.

Один из батальонов, прибывших уничтожать партизан, снова отправился на фронт. Немцы вели разведку и ждали.

Месиво русских дорог приводило командование в негодование. Все эти проселки не только для машин были неодолимыми, но и для танков.

А для русского человека весна – праздник.

Герасим Семенович Зайцев принес графу Бенкендорфу дары леса: огромного глухаря и трех тетеревов. Граф послал за графиней, представил ей своего любимца:

– Наш ловчий, Герасим Зайцев! Истинный зверобой Брынского леса!

– Это же красная дичь! – воскликнула Магда. – Королевская дичь… Скажите, Герасим, водятся ли в ваших лесах вальдшнепы, бекасы?

– Водятся, госпожа графиня! – Зайцев выказывал себя удальцом.

– Писатель Тургенев, имевший дружбу с братьями Гонкур, – Эмиль Золя тоже, кажется, был из их круга, – угощал приятелей бекасами.

– Развесенится – бекасы прилетят! – доложил графине Зайцев. – Настреляю и принесу.

Бенкендорф поднял брови:

– У тебя оружие?

– Господин комендант! Я нашел брошенную винтовку, сходил на охоту. Птица – вот она, перед вами, а винтовку, не извольте беспокоиться, я сдал старшине Гукову.

Граф улыбнулся:

– Рад. Приказ военных властей не нарушен.

– Господин комендант! – Зайцев вытянулся по-солдатски. – Старостам и старшинам без оружия нечем себя защитить от партизан.

– Согласен, – Бенкендорф посуровел. – Однако бюрократия и на войне – бюрократия.

– Но ведь полицаи вооружены!

– Старосты избираются народом.

– Надо что-то придумать! – сказала Магда. – Какие красавцы эти птицы!

– Верно, верно! Следует что-то придумать! – согласился Бенкендорф.

– Граф! Александр Александрович! – На лице охотника явился испуг. – Теперь, слава Богу, тихо в лесу. Для зверья и птиц – нормальная жизнь. Ждать войны-то? Или Бог помилует, пронесет грозу мимо?

– Боюсь, что не пронесет! – сказал строго комендант, посмотрел с прищуром.

– Эх! – Герасим Семенович весь воздух выдохнул из широкой груди. – Тишина, конечно, – благодатно. Но с партизанами бок о бок жить – испытание.

– С партизанами будет покончено в самое ближайшее время, – доверил Бенкендорф старосте тайну. – Огня и грома не избежать, но тишина в лесах наступит, я в этом уверен, долгая. А посему ударить надо в самое больное место. Больно ударить.

Герасим Семенович поклонился графине, поклонился графу.

– Пойду. Жена и дочка одни в доме. – Глянул на Магду: – Ружьишко бы! По нынешним временам и автомат – не лишнее в доме.

– Подождите! – сказала Магд а, принесла четыре плитки шоколада: – Вашим женщинам.

Птицей летел Герасим Семенович по лесу. В низинах, под снегом, вода поет!

– Самое больное место? – переспросил Золотухин Зайцева. – Мать честная! Они ведь на госпиталь целятся!

Подарил немецкому старосте немецкий автомат, к автомату – пяток лимонок.

В Думлове у Зайцева двадцать два бойца. Отряду предстояло занять позицию в Птиченке, где располагался партизанский госпиталь, поддержать Короткова и его разведчиков.

Володя Коротков, прощаясь, сказал Герасиму Семеновичу:

– Не забудь! На развилке трех дорог мы заложили очень серьезную мину: двадцать килограммов взрывчатки в сорокаведерном котле. Смотри, не подставляйся… Перекресток дорог в полукилометре от госпиталя. Представляешь, где это?

– Представляю.

В партизанском госпитале разразилась суматоха. Майор Ермаков, начальник госпиталя, грузил в сани раненых и медицинское оборудование. Кто был способен держать оружие, занимали оборону: немцы могли появиться в любую минуту.

Коротков первым делом выставил засаду с пулеметами. К мине отправил Сережу Астахова. Взрывали примитивно: нужно было за веревку дернуть.

Коротков наказал настрого:

– Ждать моей команды! Махну рукой – действуй!

Прикатил на лыжах разведчик:

– Немцы идут колонной! Батальон!

Коротков подозвал пулеметчиков:

– Пряхин! Копылов! Занимайте позицию!

Огонь откроете после взрыва мины.

Послал связного к майору Ермакову:

– Грузить всех раненых. Уходить без промедления.

И последний приказ своим разведчикам:

– Голов не поднимать. Ждать взрыва мины. Осколки будут страшные.

В это время отряд Зайцева, все двадцать два бойца, шли на лыжах по Куявской дороге.

– Ребята, давайте малость пробежимся! – предложил командир. – Если немцы будут отходить в нашу сторону, придется их пугнуть. Злость могут на Думлове сорвать. Жен и ребятишек побьют, дома спалят.

Вышли на горку. За деревьями попрятались. Вперед, дозором, пошел сам Герасим с пятью парнями. У всех автоматы, ручной пулемет тоже взяли.

Немцы двигались со стороны Мосеевки. На развилку дорог вышло боевое охранение. Остановились, поджидая основные силы.

Астахов взглядывал на командира. Коротков смотрел и ждал.

– Как муравьев! – сказал Астахов, подтягивая веревку.

Немецкий офицер достал карту. Дорога в лес – партизанская, к лагерю и дальше, к Болве.

Коротков поднял руку. Резко бросил вниз. Астахов что есть мочи рванул веревку.

Полыхнуло рыжим, будто солнце свалилось с неба, и – рев, утробный, пронизанный свистом осколков. Черные клубы дыма росли, кучерявясь, выше и выше, а снизу, пронзая эту кучерявую безликую голову, взмывали космы земли.

Ударили пулеметы, друг перед дружкой затараторили очереди автоматов, ахали винтовочные выстрелы.

– Отходим! За Болву! – приказал Коротков.

Немцы палили во все стороны, а лес умолк.

Замыкающая колонну рота останавливала бегущих.

Командиры погибли: батальона, роты, несколько взводных.

На деревьях – ошметки шинелей, кровоточащие куски мяса.

Сколько солдат попало под взрыв – пока еще не понятно. Толпа, пораженная ужасом, кинулась на дорогу к Думлову, и тут снова ударил пулемет, посыпались автоматные очереди.

Бегущие метнулись на старую дорогу к Мосеевке.

– Домой отходим кружным путем! – приказал своим партизанам Герасим Семенович. – Упаси Господи привести за собой немцев в Думлово.

Через день разведчики побывали в Мосеевке. Немцы увезли в Людиново семнадцать подвод убитых и раненых.

Впрочем, убитых подсчитать партизанам было трудно. На деревья у перекрестка и у храброго сил не было глаза поднять.

– Свое получили, – сказал партизанам Золотухин.