Евгений Карнович - Царевна Софья

Василий хотел снова взять Наталью на руки, но она, вскочив с камня, указала ему в ту сторону, куда им надо было бежать, и произнесла с отчаянием в голосе:

— Мы погибли!

Василий, взглянув туда, куда Наталья ему указывала, увидел Лыскова, ехавшего верхом им навстречу в сопровождении конного отряда стрельцов. Сидоров шел возле него, сняв шапку. Оружия у Бурмистрова не было, потому что он бежал с Натальей прямо из церкви. Деваться было некуда, Василий замер, не зная, на что решиться. А бегущие раскольники и Лысков были к нему все ближе и ближе. Последний, однако, был к нему вдвое ближе, нежели первые. Схватив толстый сук с земли, Василий решил защищать свою невесту до последнего.

— Обоих на осину! — кричал Андреев своим сообщникам. — Не уйдете, предатели! Бегите, друзья, бегите за мной скорее!

— Тропинка уже близко отсюда, барин, вон там, за оврагом, — говорил Сидоров Лыскову. — Я тебе покажу, куда ехать, а там и ступай все прямо… Господи, твоя воля! — воскликнул он в ужасе.

— Что с тобой, дурачина? — спросил Лысков, — Чего ты испугался?

Сидоров не мог ничего ответить от страха и, дрожа, указал на Василия и Наталью. Они стояли неподвижно. Белая одежда их освещена была вечерней зарей, алое сияние которой проникало сквозь ветви деревьев и кустарников.

— Что за дьявольщина! — воскликнул Лысков, несколько испугавшись и всматриваясь в двух человек. — Они как будто бы в саванах! Это какие-то плутни! За мной, ребята! Схватим этих мошенников!

Он поехал со стрельцами вперед, а Сидоров пустился бежать из леса с такой быстротой, что и гончая собака едва ли бы перегнала его. Прибежав в Ласточкино Гнездо, объявил он там крестьянам, что господин их встретил в лесу двух мертвецов и хотел было бежать, но тут они его, по дьявольскому наваждению, потянули к себе со всеми стрельцами.

Подскакав на близкое расстояние к Бурмистрову, Лысков закричал:

— Кто вы? Отдайтесь нам в руки, а не то я велю изрубить вас.

— Прежде размозжу я тебе голову, а потом сдамся! — отвечал Бурмистров.

Лысков, услышав знакомый голос и всмотревшись в лицо Василия, содрогнулся и от ужаса выпустил из рук повода своей лошади. Он был уверен, что Василию давно уже отрубили голову, и никак не ожидал увидеть его в саване посреди леса. Наталью, вероятно, он не узнал или счел ее за привидение.

— Что же ты медлишь? — закричал Бурмистров. — Нападай на меня, если смеешь!

Лысков дрожащей рукой начал искать повисшие повода, чтобы ускакать из леса без оглядки. Лошадь, приметив, что седок на ней ворочается, и ожидая удара поводом, подвинулась еще ближе к Бурмистрову. Стрельцы остались на прежнем месте, в некотором отдалении, и, ожидая приказаний, смотрели со страхом и изумлением на происходившее. Бурмистров заметил ужас Лыскова и тотчас понял причину его. В голове его блеснула счастливая мысль.

— Час твой настал, злодей! — закричал он торжественным голосом, бросив на землю толстый сук, который держал в руке. — Никто на свете не спасет тебя! Иди за мной!

Лысков, обеспамятев от страха, спустился с лошади и повалился на землю перед Бурмистровым.

— Позволю тебе жить на этом свете еще пять лет, если ты сделаешь хоть одно доброе дело, — продолжил Бурмистров, — Схвати этих разбойников, которые бегут сюда, и предай их в руки правосудия.

Лысков вскочил с земли, сел на лошадь, махнул стрельцам и пустился с ними навстречу раскольникам.

Началась упорная драка. Долго раздавались удары сабель и крики сражающихся; долго ни та, ни другая сторона не уступала. Наконец раскольники побежали, и Лысков со стрельцами пустился их преследовать. Тем временем Василий и Наталья, выбежав из леса, пошли в Ласточкино Гнездо. Заря уже угасла на западе. Бурмистров решил идти в избу Сидорова, выпросить у него телегу, и немедленно ехать с Натальей в село Погорелово, покуда Лысков не воротился еще в деревню, где почти все жители уже спали.

— Кто там? — закричал Сидоров, услышав стук у дверей своей избы.

— Впусти меня скорее! — сказал Бурмистров.

— Ах, это никак ты, Василий Петрович. Слава тебе Господи, видно, ты цел воротился из леса.

Сидоров, отворив дверь и увидев наряд Василия и Натальи, отскочил от них аршина на три и прижался к стене.

— Что ты, что ты, брат! — сказал Василий, входя с Натальей в избу. — Ты, верно, подумал, что к тебе мертвецы в гости пришли? Не бойся, мы тебе ничего не сделаем. Заложи-ка поскорее телегу да ссуди меня каким-нибудь кафтаном и шапкой, а для Натальи Петровны достань где-нибудь сарафан и повязку. Мы теперь же уедем в Погорелово. Приезжай завтра туда за своим платьем. Да нельзя ли, братец, все это сделать попроворнее? Я тебе завтра дам три серебряных рубля за хлопоты. Только смотри: ни слова не говори Лыскову.

— Да ты никак и впрямь не мертвец! — сказал Сидоров, все еще посматривая с недоверчивостью и страхом то на Василия, то на его невесту. — Да кто вас угораздил этак нарядиться? Святки, что ли, справляете? Раненько что-то…

— Однако, братец, нельзя ли поскорее? — сказал Василий. — Нам дожидаться некогда. Да одолжи мне, кстати, до завтра свое ружье.

— Сейчас, сейчас, Василий Петрович. Все мигом будет готово!

Сидоров проворно заложил лошадь в телегу, сбегал к замужней сестре своей за сарафаном и повязкой, вытащил из сундука свой праздничный кафтан и шапку, достал из чулана ружье с сумкой и отдал все Бурмистрову.

Когда Василий и Наталья, переодевшись, сели уже в телегу, Сидоров Сказал:

— А кто же будет лошаденкой-то править? Разве мне самому, Василий Петрович, вас прокатить!

Без шапки сел он на облучок телеги, взял вожжи, приосанился, ударил лошадь плетью и поскакал по дороге к Погорелову, присвистывая и крича:

— Ну, родимая, не выдай! Знатно скачет, только держись.

Еще прежде полуночи он приехал в Погорелово. Нужно ли описывать радость Натальиной матери, которая так неожиданно увидела дочь свою после долгой разлуки? Отец Павел не мог удержаться от слез, глядя на обрадованную старуху и на восторг дочери. Мавра Саввишна, вскочив со сна, второпях надела на себя вместо сарафана подрясник отца Павла и выбежала здороваться с нежданными гостями, а потом от восхищения пустилась плясать, несмотря на свою одежду.

— Мавра Саввишна, — сказал, улыбнувшись, отец Павел, — погляди на себя: ты, кажется, мой подрясник надела. Полно плясать-то!

— Ничего, батюшка, от такой радости не грех и в подряснике поплясать — прости, Господи, мое согрешение!

Сидоров, которому Мавра Саввишна после пляски поднесла стакан настойки, остался ночевать в доме отца Павла и, получив свое платье, ружье и обещанную награду, на другой день возвратился в Ласточкино Гнездо в полной уверенности, что барина его, Лыскова, утащили мертвецы в преисподнюю и что никто не спросит его, куда он и с кем ночью ездил.