Евгений Карнович - Царевна Софья

— Врешь ты, разбойник! — закричал Лысков. — Я ваш господин! Осмельтесь не пойти со мною: до полусмерти всех велю батогами запороть.

— Не прикажешь ли, матушка Мавра Саввишна, самого его образумить и проводить отсюда? — спросил Сидоров, сжав кулаки.

— Вон его толкай, Ванюха! — закричала Мавра Саввишна. — Живет, мошенник, в моем доме да еще над моими крестьянами смеет издеваться! Вон его!

— Ребята, не отставай! — закричал Сидоров, выталкивая Лыскова в шею из горницы. — Проводим его милость за ворота, ведь госпожа приказала!

— Прибавь ему, Ванюха, прибавь! — кричала Мавра Саввишна.

Крестьяне, вытолкав Лыскова за ворота, возвратились в горницу и спросили помещицу: что им еще делать?

— Пусть они покуда останутся у меня в доме, — сказал отец Павел, — да не велишь ли им, Мавра Саввишна, помочь моей работнице? Она пошла в огород грядки полоть.

— Слышите, ребята? Ступайте грядки полоть да смотрите: не пускайте козла в огород. Если Лысков сюда воротится, так опять его в шею!

— Слушаемся, матушка! — сказали крестьяне и вышли из горницы.

— Ну, племянник, — сказала Мавра Саввишна, — потешили мы себя: вытолкали мошенника. Только что-то будет с нами? Ведь разбойник на всех нас нажалуется царевне Софье Алексеевне!

— Пусть его жалуется. Твоя челобитная прежде придет к царю Петру Алексеевичу.

— Разве он за нас заступится, а не то — беда: все пропадем!

— И, полно, тетушка! Правому нечего бояться. Я теперь же поеду в село Преображенское и ударю челом царю.

— Да, да, поезжай скорее, пока нас всех еще не перехватали да не заковали.

Солнце поднялось уже до половины из-за отдаленного бора, когда Бурмистров подъехал к Преображенскому с челобитной своей тетки. При въезде в село он услышал оклик часового: «Кто идет?» — и остановил свою лошадь.

— Здесь ли его царское величество? — спросил Бурмистров.

— Его царское величество в Москве, — ответил часовой.

— Как? Мне сказали, что царь Петр Алексеевич здесь, в Преображенском.

— Говорят тебе, что царя здесь нет. Посторонись, посторонись! Прапорщик идет: надобно честь отдать.

Бурмистров увидел приближавшихся к нему двух офицеров. Один из них был лет семнадцати, высокого роста, с открытым лицом, пышущим силой и здоровьем. Другой был человек тоже высокого роста, лет тридцати пяти, привлекательного вида и с благородною поступью. Оба разговаривали по-голландски.

Бурмистров, соскочив с лошади и сняв шапку, приблизился к молодому офицеру, опустился перед ним на колени и подал ему челобитную.

Офицер, взяв бумагу, спросил:

— Кто ты такой?

— Я бывший пятисотенный Сухаревского стрелецкого полка, Василий Бурмистров.

— Бурмистров?.. Про тебя мне, как помнится, говорила что-то матушка. Не ты ли удержал свой полк от бунта?

— Я исполнил свой долг, государь!

— Встань! Обними меня! Тебе неприлично стоять передо мной на коленях: я прапорщик, а ты пятисотенный.

Бурмистров, встав, почтительно приблизился к царю, который обнял его и поцеловал в лоб.

— Вот, любезный Франц, — сказал монарх, обращаясь к полковнику Лефорту и потрепав Бурмистрова по плечу, — верный слуга мой, даром что стрелец. А где теперь полк твой?

— Не знаю, государь. Я вышел давно уже в отставку.

— Почему?

Бурмистров рассказал все, что с ним было. Царь несколько раз не мог удержать своего негодования, топал ногой и хмурил брови, внимательно слушая Василия.

— Отчего Милославский так взъелся на тебя? Что-нибудь произошло между вами?

Бурмистров, зная, что Петр столь же любил правду и откровенность, сколь ненавидел ложь и скрытность, объяснил государю, чем навлек он на себя несчастья.

— Так вот дело в чем!.. А где теперь твоя невеста?

— Неподалеку от Москвы, в селе Погорелове. Тамошний священник приютил ее вместе с ее матерью и моей теткой, которая лишена противозаконно своего небольшого поместья. Ее челобитная и головы наши в твоих руках, государь! Заступись за нас! Без твоей защиты мы все погибнем.

Бурмистров снова опустился на колени перед Петром.

— Встань, встань, говорю я тебе!

Прочитав челобитную, Петр воскликнул:

— Так этот Лысков отнял имение у твоей тетки да еще и невесту у тебя отнять хочет? Не бывать этому!

— Они поехали в Москву на меня жаловаться.

— Кому жаловаться?

Бурмистров смутился, не смея произнести имени царевны Софьи.

— Что ж ты не отвечаешь? Кому хотел он жаловаться? Сестре моей, что ли?

— Он угрожал, что добьется исполнения приговора по старому докладу покойного боярина Милославского.

— То есть что сестра моя велит этот приговор исполнить? Говори прямо, смелее! Я люблю правду!

— Он надеется на помощь главного стрелецкого начальника, окольничего Шакловитого.

— Пускай надеется! — воскликнул Петр, топнув ногой. — Будь покоен: я твой защитник! Иди за мной.

Бурмистров, взяв свою лошадь под уздцы, последовал за царем и Лефортом. Вскоре вышли они из села в поле, где Преображенские и Семеновские потешные, в ожидании прибытия царя, стояли уже под ружьем.

— Начни, полковник, ученье, и где стать мне прикажешь? — спросил Петр Лефорта.

— У первой Преображенской роты.

— А ты, пятисотенный, — сказал Петр Бурмистрову, — останься на этом месте да посмотри на ученье моих преображенцев и семеновцев. Это не то, что стрельцы.

Царь, положив в карман челобитную, которую держал в руке, вынул шпагу и стал на указанное место.

По окончании ученья, Петр подошел к Лефорту и пожал ему руку.

— Ну, что? — спросил государь, обратясь к Бурмистрову. — Каково мои потешные маршируют и стреляют? Они успеют три раза залпом выстрелить, покуда стрельцы ружья заряжают! А за все спасибо тебе, любезный Франц! Обними меня!

После этого царь вдруг спросил Бурмистрова:

— Где же была до сих пор твоя невеста? Ты ведь говорил, что Милославский завещал ее Лыскову. Почему же этот плут только теперь вздумал ее у тебя отнимать?

Бурмистров рассказал, как он освободил ее из рук раскольников.

— Что же ты мне давеча этого не сказал?

— Я думал, что это не стоит внимания твоего царского величества.

— Не хорошо, пятисотенный, от меня не должно ничего скрывать. Царю все знать нужно. — По кратком размышлении Петр продолжил: — Я велю дать тебе охранную грамоту. Посмотрим, кто осмелится тронуть тебя или твою невесту. Лыскову прикажу я возвратить немедленно поместье твоей тетки и заплатить ей сто рублей убытков, чтобы он вперед не обижал честных людей… Справедливо ли написана челобитная твоей тетки?

— За справедливость челобитной ручаюсь я моей головой, государь.

— Не забудь слов твоих и помни, кому они сказаны… Полагаясь на жалобу одной стороны, я никогда не действую; но для тебя отступаю от своего правила, потому что тебе верю и потому что дела поправить уже будет нельзя, когда отрубят тебе голову… Ну, слушай же еще: я дам тебе роту моих потешных. Исполни прежде все то, что будет написано в грамоте, а потом иди с ротой, схвати всех раскольников, у которых была твоя невеста, и приведи их в Москву, на Патриарший двор. Я напишу о них святейшему патриарху. Которую роту, полковник, можно будет с ним послать? — спросил Петр Лефорта.