ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Андропов развивает успех и продолжает атаку. Ведь он лучше чем кто-либо другой знает состояние здоровья генсека. Во всем мире могут гадать, строить предположения. А его агенты среди врачей Брежнева доносят ему точно. Генсек дышит на ладан. Лубянка смелеет. Для очередного удара избирается цель поближе к центру.

ОЧИ ЧЕРНЫЕ И БРИЛЛИАНТЫ

Сверкающий золотой краской „мерседес” у ресторана „Арбат” на Калининском проспекте привлекал всеобщее внимание, как и вышедший из ресторана его владелец. Он и в самом деле представлял довольно колоритное зрелище на московской улице, этот человек в длинной, почти до пят норковой шубе и ковбойской широполой шляпе, сквозь распахнутую, несмотря на мороз, алую шелковую рубаху, на мохнатой груди его сверкала массивная золотая цепь с крестом, на пальце поблескивал много-каратный чистейшей воды бриллиант. Он, не спеша, словно показывая себя, переставлял ноги в сапогах на высоких каблуках, следуя рядом с полной, изрядно покрытой косметикой дамой в роскошной из темных соболей шубе. Ее уложенные в сложную высокую прическу отливающие бронзой волосы ярко выделялись на общем довольно сером фоне.

— Да это же дочь Брежнева, — прошептал кто-то в толпе любопытных.

Стоявшие рядом два человека в похожих пальто и шапках на всякий

случай придвинулись поближе. А пара спокойно уселась в „мерседес”, мягко зашуршавший по недавно выпавшему снегу. Выскочив на бульвар, „мерседес” понесся в сторону Петровских ворот, сделал лихой поворот и через минуту-другую въехал во двор кооперативного дома рядом с садом „Эрмитаж”, где жили артисты разных театров.

Зимний день короток и, хотя не было еще и четырех, уже смеркалось. Налив в пузатые рюмки ’’Курвуазье” хозяин нажал кнопку магнитофона и оттуда донесся хрипатый голос.

’’Где мои семнадцать лет? — спрашивал певец и тут же отвечал, — На Большом Каретном”...

— Борька, не надо про семнадцать лет, — капризно попросила блондинка. На ней уже не было шубы. На ней вообще ничего не было. — В семнадцать лет все дуры... И я дура была... За циркача выскочила... — она уютно расположилась на тахте, покрытой медвежьей шкурой.

Хотя было ей под пятьдесят, ее формы еще не потеряли привлекательности, а если к этому добавить и имя, которое она носила, то о возрасте можно было и вовсе не вспоминать.

Она это понимала. Сощурив свои глаза и слегка прикрыв их длинными, густо накрашенными ресницами, Галина Брежнева с удовольствием показывала свое пышное розовое тело, так хорошо оттеняемое медвежьей шкурой. Хозяин выключил магнитофон. Стоило ли вспоминать о семнадцати годах, сжимая в своих объятиях дочь самого могущественного человека в стране, а может, и в мире? От этого дух захватывало. Его цыганская кровь вскипала и желание вновь и вновь охватывало его. Он провел рукой по полным грудям и что-то положил в ложбинку между ними.

— Что это? — не поднимая головы, спросила Галина.

— Это тебе, — ответил цыган. — Тебе, моей ласточке, — пропел он не сильным, но приятным тенором.

Галина протянула руку и в ней оказался похожий на большую каплю, обрамленную золотой каймой, бриллиант.

Переливающиеся огнями камни были ее страстью.

— Ой, Борька, — обхватила она шею любовника, притягивая его к себе.

Галина Брежнева и ее любовник пребывали в объятиях друг друга

на’ Большом Каретном,”а на другом конце Москвы в отдельном кабинете бассейна на Кропоткинской, не торопясь, потягивал специально по такому случаю сюда доставленное мюнхенское пиво, холеный средних лет мужчина, в котором можно было узнать генерала Чурбанова, мужа Галины Брежневой. Он только что отпустил от себя оказавшуюся не по годам шустрой молоденькую инструкторшу и теперь отдыхал, раздумывая над тем делом, о котором ему стало известно несколько дней назад. В нем речь шла об ограблении известной укротительницы зверей Ирины Бугримовой.

Воспользовавшись тем, что укротительница была на похоронах бывшего директора Московского цирка Асанова воры проникли в ее квартиру и похитили все драгоценности. А среди них и то знаменитое ожерелье, в котором некогда блистала одна из родовитый гостей, приглашенных на открытие новой штаб-квартиры страхового общества ’’Россия” на Лубянке в конце минувшего века.

Чурбанов отхлебнул пива. Кража, конечно, значительная, но почему ею заинтересовалось КГБ? Почему Андропов настаивает, чтобы дело передать ему? Для первого заместителя министра внутренних дел Юрия Чурбанову это не только было уязвлением профессиональной гордости. Он смутно чувствовал, что тут таится что-то еще... Продолжая раздумывать над этим, муж Брежневой стал одеваться.

Одеваться решили и на Большом Каретном. Галине сегодня надо было вернуться к приезду мужа.

Андропов позвонил домой и сказал, чтобы к обеду его не ждали.

Дело закручивалось. Он потер от удовольствия руки и опять уткнулся в бумаги. Материалы дела свидетельствовали, что в краже драгоценностей Бугримовой замешан некий певец-стажер Большого театра Борис Буряце. „Странная фамилия, вроде клички, — машинально отметил Андропов. — Зовут же его все Борис Цыган”. Из дела следовало, что он действительно цыган, стажирующийся в оперной группе театра.

Тридцатичетырехлетний Цыган жил в большой кооперативной квартире, которая, судя по имевшимся в деле описанию и фотографиям, походила на средних размеров музей. Стены ее были увешаны редкими иконами и дорогими картинами. За пристрастие к драгоценным камням ему дали еще кличку „Бриллиантов”. Он был сдержан, умен и хитер. Пить предпочитал шампанское.

Но самое интересное было не это. Имелись сведения, что он — любовник Галины Брежневой. Вот это уже была настоящая удача. Он опять, как всегда, когда был доволен, потянул одной рукой пальцы другой, ожидая хруста. Неплохое расследование провел Цвигун. Даже не ожидал от него такого. Как только он дальше себя поведет? Ведь допрашивать придется Брежневу!

А Цвигун ломал голову. С одной стороны, родственные связи и лояльность по отношению к Брежневу. С другой стороны, приказ шефа продолжать следствие. Он знает, что дни генсека сочтены и что Андропов метит на его место. Но ведь Брежнев еще жив. И кто знает, сколько еще врачи сумеют удерживать его на этом свете.

Черненко, когда ему стало известно о деле с бриллиантами, в отличие от Чурбанова сразу понял, какую опасность оно представляет.

Не составляло большого труда связать его с делом Медунова и с тем, что месяц назад произошло в Ленинграде. В его памяти еще свежо было то, что он увидел в доставленном ему декабрьском номере журнала ’’Аврора”.

Поначалу это выглядело совсем безобидным, но чем дальше читал Черненко, тем яснее сознавал, что опубликованный в журнале рассказ ’’Юбилейная речь” — ядовитая сатира на Брежнева.*