ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Падение империи окажет огромное психологическое воздействие на русских. Это будет освобождающее воздействие. Имперская идея — это не ,,русская идея”. Русская идея — не растягиваться вширь, теряя душу, а заглянуть в зеркало своей души. Освободившись от дум по поддержанию имперского величия, статуса сверхдержавы, за счет бесконечного затягивания ремней, русские обратятся к себе и увидят, какие нетронутые, непочатые еще богатства хранит их земля, более того, они откроют богатства внутри самих себя. Ведь те, кто предстают перед нами со страниц русской литературы, были так или иначе заражены имперским духом, мы практически не знаем, какими были бы русские без империи, каким бы тогда был их национальный характер. Были бы они больше европейцами, перестав владеть азиатскими землями и перестав оглядываться на них, или все же годы татарского владычества

дали бы о себе знать и азиатство в крови продолжало бы тянуть их в восточные степи?

Но речь идет не только о географических изменениях. Отношения между теми, кто входил в империю, должны строиться на иной основе. И не только политической, но и моральной. И это, пожалуй, главное. Крах коммунизма — это не свидетельство торжества западных моральных ценностей. Это свидетельство непригодности коммунистических ценностей. Признание Горбачева на аудиенции у Папы Римского о том, что „нам необходимы духовные ценности, нам нужна революция разума”, это такой же поход в Каноссу, как и тот, что был совершен за 912 лет до него императором Генрихом 1У, искавшим примирения с Папой Григорием УП. Тогда разгневанный Папа заставил императора ждать на снегу несколько дней. На сей раз римский первосвященник был более снисходителен, хотя и сам немало претерпел от борцов с религией „как опиумом для народа”. Он не заставил ждать Горбачева, а пригласил его в библиотеку дворца ХУ1 в., где полчаса беседовал с ним с глазу на глаз по-русски, а затем еще час с лишним при помощи переводчика.

— Мы осознаем, что встречаемся с носителем высшей религиозной власти на земле, к тому же славянином по происхождению, — сказал главе католической церкви глава государства и партии, исповедующий атеизм.

— Да, я первый славянский Папа, — ответил Иоанн-Павел П. — И я уверен, что это Божье провидение подготовило встречу с вами.

— Вступив на путь радикальных реформ, — продолжал Горбачев, — социалистические страны не намерены возвращаться к прошлому. Однако неверно, как утверждают некоторые на Западе, что это крах социализма. Наоборот, это означает, что социалистическое развитие будет продолжаться и дальше, но станет более многообразным.

Вновь подтверждая свою приверженность социалистической системе, глава государства, где, как поведал своим читателям еще в начале 30-х годов московский корреспондент „Нью-Йорк тайме” В. Дюран-ти, был построен „подлинный социализм”, опять демонстрировал свою глубокую привязанность к тому самому прошлому, возвращаться к которому, как он сказал, не намерен. Призывая к возвращению к ленинским временам, Горбачев пытался увлечь на „поиски утраченного времени” страну, которой теперь предлагалось не стремиться к „светлому будущему” впереди, а вернуться назад, где, как оказывается, и было ее „светлое будущее”.

Но повторение прошлого в настоящем всегда обречено на провал. Ленинская схема переустройства общества, как и всякая схема, всегда требовала точного, скрупулезного выполнения теоретических построений создавшего ее, не позволяющего, как это было еще подмечено Адамом Смитом, ,,даже малейшего от нее отступления. Он претворяет ее в жизнь, не обращая внимания на интересы тех, кто противится ей. Он воображает, что ему удастся расставить всех членов общества с такой же легкостью, как фигуры на шахматной доске. Он уверен, что ими не могут двигать никакие иные интересы, кроме тех, которые он им предназначает. Однако на шахматной доске человеческого общества каждой его фигурой руководят ее собственные интересы, порой совершенно противоположные тем, которые законы могут возложить на них”. Заставить всех бежать в одной упряжке, оказывается, невозможно. В обществе подчинить всех и вся единой схеме нельзя. Всегда будут находиться не вмещающиеся в рамки схемы. У каждого члена общества свой замысел о жизни и свои цели в ней. Создатель теории видит только свой замысел и свою цель. Она для него — совершенный идеал, который он не может позволить испортить тем, кому положено лишь послушно выполнять его предначертания. В прошлом непослушных уничтожали. Предусматривает ли нынешний призыв к возвращению к ленинским истокам и это?

Приверженность Горбачева к отжившим идеям ставила и под сомнение утверждение о том, что избавляющиеся от коммунистического наследия страны неизбежно обратятся к западному наследию. Прежде всего это относится к Советскому Союзу, на большей части территории которого о западных ценностях никогда и не слыхали, где всегда стремились подчеркнуть свою особость, собственное превосходство, о чем еще раз напомнила Раиса Горбачева, когда, осмотрев мадонн Рафаэля в Ватикане, не нашла ничего лучше, как сказать, что хотя они и прекрасны, но не идут ни в какое сравнение с русскими!

Идеи демократии вроде бы и захватывают умы и сердца живших при тоталитаризме, но это отнюдь не означает, что на его обломках возникнет демократия западного типа. Российская демократия, если ей суждено обрести жизнь, может принять и, по всей вероятности, примет, иные формы. Правда, когда при встрече на Мальте, Буш с удовлетворением заметил, что Восточная Европа наконец-то вновь обращается к западным ценностям, Горбачев с раздражением ответил, что „это и наши ценности и почему не назвать их восточными?”. Стремясь разрядить обстановку, государственный секретарь Бэйкер предложил назвать их „демократическими ценностями”, с чем глава партии, признающей только коммунистические ценности, охотно согласился: „Прекрасно, — кивнул он, — демократические ценности! Это — хорошо”.

Приверженность социализму и „демократические ценности”? Горбачев опять задавал западным политикам загадку. К чему же он стремится? Знает ли он сам, какова его цель? И если знает, знает ли, как дойти туда, куда он хочет? Может ли он предусмотреть развитие событий и, что значительно важнее, способен ли он их контролировать? Выступив по возвращении с Мальты на пленуме ЦК, он пытается доказать, что такой способностью обладает, что только он „в невероятно критической обстановке”, в которой, по его словам, находится страна, способен спасти свою партию от участи, постигшей „братские партии Польши и Венгрии”, переставшие быть правящими и „наших друзей в ГДР и Чехословакии, в основном потерявших свои позиции”. Скоро к этому некрологу добавится и Румыния.