ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

ная ломка, не летающие щепки, не мусор и сор, из которых вот уже двести лет ничего не выходит”. Надежды на то, что ломка прекратится и строительство наконец-то обретет пристойную форму, что наконец-то что-то стало выходить, появились в последнее пятидесятилетие перед октябрьской катастрофой. Захват власти большевиками надежды эти разрушил. Горбачевская программа действий их не возродила. Генсек все еще пытается перепрыгнуть через пропасть в два прыжка. Однако расходящийся с ним, по его словам, не в конечных целях, а в тактике, Ельцин утверждает, что если бы „Горбачев пал, и власть захватили бы консерваторы, произошел бы полный крах”.

В России всегда слишком много зависело от воли одного человека, стоящего наверху. Обычно лидер выражает то, что уже давно назревало в обществе. В России, а потом в заменившем ее СССР — иначе. Правители здесь, за редким исключением, никогда не выражали чувств населения. Они заставляли его воспринимать их собственные чувства, действовать согласно их желаниям, их воле. Представительных учреждений, где граждане могли бы выразить свои мнения, приглашавших их к участию в управлении государством, создано не было. Да и само понятие гражданина, которым каждый „быть обязан”, к чему еще в начале прошлого века призывал Рылеев, было чуждо. Граждан как таковых не существовало. Были подданные, а потом строители социализма — винтики. Никто не чувствовал, что его голос имеет значение, что он сам что-то значит, что он может и должен участвовать в жизни страны. Каждый был Акакием Акакиевичем, давно утерявшим и шинель, и понятие о каких-либо правах. Оставались только обязанности, которые несли, ожидая дарования прав сверху. Понимая, что все зависит только от государя, советник Александра П граф Лорис-Меликов, один из авторов проекта, который „открыл бы путь к мирному переходу от самодержавия к полу-конституционной монархии”, взволнованно восклицал:

— Все будет потеряно из-за одного выстрела!

Поэтому роковыми оказались и бомба Гриневицкого, убившая

1 марта 1881 г. не только Александра П, но и, как опасался Лорис-Ме-ликов, готовый к опубликованию указ о созыве Всероссийского земства, и выстрел Богрова, помешавший выполнению столыпинской программы, и слабохарактерность Николая П, и преждевременная смерть Ленина, якобы прервавшая ранее намеченного срока НЭП, и невыполнение его завещания, приведшее к власти Сталина. Поэтому столько надежд возлагалось на Горбачева. Опять верили в то, что один „наверху” способен своей волей сделать все за всех.

В других странах тоже происходили неожиданные события. За шестнадцать лет до Александра П был убит Линкольн, в тот же 1881г.— застрелен президент Гарфильд, через двенадцать лет анархист Казерио убивает президента Франции Карно, однако эти убийства не прервали нормального развития ни Франции, ни Америки. Более того, Америка, пережившая в 1901 году еще и убийство президента Маккинли, стала ведущей промышленной державой мира и расширила сферу демократических свобод. И в этих странах от одного человека зависело многое, но форма правления позволяла разделить бремя ответственности между различными людьми и учреждениями, знавшими свои обязанности в рамках установленных и неукоснительно выполнявшихся законов.

Несомненно, что личность обладающего властью меняется под ее бременем, возлагаемой ею ответственностью, под влиянием событий. „Каждый старается как можно меньше походить на самого себя”, однажды заметил Андре Жид. В Советском Союзе это относится не только к рядовым гражданам, но и к тем, кто оказывается хозяином Кремля. До прихода к власти все могло представляться иначе, можно было предполагать поступить иначе, сопротивление же людей и каких-то иных таинственных сил, которые, возможно, никому вообще постигнуть не дано, но с которыми приходится считаться, вынуждает менять планы, принимать иные решения, вести себя иначе, и иногда не так, как хотелось бы. В романе „Падение Парижа” Эренбурга описывается выступление одного видного политического деятеля предвоенной Франции, который намеревался сказать совсем не то, но, почувствовав, что толпа ждет от него иного, сказал ей то, что ей хотелось услышать. То же самое происходит с Горбачевым. Порой создается впечатление, что он говорит не то, что хочет, а то, что от него хотели бы услышать. Он дает обещания, выполнить которые невозможно.

Едва придя к власти, он пообещал за 15 лет, к концу века, осуществить все то, что не удалось его предшественникам почти за семь десятилетий. В своей книге о перестройке он обещает „в скором времени выйти с зерном на мировой рынок”. Это написано в 1987 году, но и спустя два года продолжались советские закупки зерна за рубежом в огромных размерах. В той же книге Горбачев пишет о том, что „в Советском Союзе создано общество, в котором люди живут без страха за свое будущее”. В феврале 1990 года КГБ предает гласности цифры расстрелянных в годы сталинского террора. Их по официальным данным 786098 человек! Почти все из них были реабилитированы. А сколько было сослано и погибло в лагерях? Как можно было, зная это, написать слова „о людях, живущих без страха за свое будущее” в стране, где никто не знал, доживет ли он до завтра, где не было дома, где бы в страхе не ждали, не остановится ли у их подъезда „черный ворон”, где жили под вечным страхом быть упрятанным в лагерь или в психбольницу? И это касалось не только рядовых граждан. Захваченные немцами в годы Второй мировой войны документы Смоленского обкома партии рисуют и жизнь партаппаратчика как полную опасности, без какой-либо уверенности в завтрашнем дне.

Все это было до Горбачева. Но вот Армения... После землетрясения он обещает в течение двух лет все полностью восстановить. Через год почти ничего не сделано, люди по-прежнему жили в палатках и не знали о том, какое их ждет будущее. Горбачеву еще предстоит понять, что не только у людей, живущих при социалистической системе, нет будущего, его нет и у самой системы. Основанная на теории, настоенной на копоти дымящей индустрии XIX века, она выглядит анахронизмом на исходе XX века в наступившую эру компьютеров, вытесняющих дымящую индустрию. Пока же очень многие в Советском Союзе смотрят на мир из кареты, катящей по дороге кто знает какого века. Время на российских часах на эпоху отстает от западного.

Трудно судить о личности и способностях человека, за которого книги и речи пишут его советники. Когда же он предстает один на один перед аудиторией без спасительного щита подготовленных заранее речей, то создается более точное впечатление. Нельзя сказать, что Горбачев поражает блеском речей и неотразимостью и ясностью аргументаций. Речь его запутана, порой он даже не знает, как закончить начатую фразу. Сила его не в этом, а в природной крестьянской смекалке, в умении, не оступившись, подняться по ступенькам партийной карьеры и добиться власти. Он мастер закулисного компромисса, неожиданных ударов, балансирования, хитрого обходного маневра, уступок и, самое главное, он знает, как удержать власть. Он выученик ленинской школы, не пренебрегающий опытом и других своих предшественников.