ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Речь Надя ничего изменить не могла. Было уже поздно.

С революцией в Венгрии было покончено.От нее остались лишь воспоминания, могилы погибших и беженцы.

Ричард Никсон встретил их в австрийском лагере Андаи. Вице-пре-зидент слушал полные горечи и разочарования рассказы венгров, которые не могли понять, почему демократический Запад не пришел на помощь им, борющимся за демократию. Они не знали, что Соединенные Штаты в этот момент были заняты не тем, как помочь борцам за свободу и демократию в Венгрии, а осуждением своих союзников — Англии, Франции и Израиля за то, что те попытались преподать урок зарвавшемуся кандидату в арабские Гитлеры — Насеру.

Пройдут годы, и в своей книге ’’Настоящая война” Никсон придет к выводу: „Мы должны объявить, что мы считаем себя свободными действовать в зоне советских интересов точно так, как они действуют в нашей”.

США к этому готовы не были. Никсону было известно заявление государственного секретаря Даллеса о том, что Соединенные Штаты не рассматривают Венгрию как своего потенциального союзника. Это заявление было сделано как раз в те роковые часы, когда на улицах Будапешта шла борьба за свободу. Государственный секретарь не увидел в борцах за свободу союзников. Он не понял, что единственным надежным союзником Америки являются народы стран, стремящихся скинуть коммунистическое ярмо. Это было трагическим заблуждением.

Американский посол в Москве Чарльз Болен получает указание немедленно довести заявление Даллеса до сведения Хрущева. Узнав, что советские лидеры находятся на приеме в турецком посольстве на Садово-Самотечной улице, он тут же отправляется туда. Встретив Хрущева, американский посол, как он сам о том пишет, в беседе с ним специально подчеркнул, что Эйзенхауэр полностью одобряет сказанное госсекретарем. Болен замечает, что происходящее сейчас в Венгрии — результат того, что Сталин не прислушался к советам Рузвельта и Черчилля и не согласился дать больше свободы странам Восточной Европы.

— Возможно, вы правы, — ответил Хрущев. — Однако Сталин, несмотря на все его ошибки, был очень умным человеком. — Он помолчал и добавил. — Он был гениальным человеком.

Через полгода после XX съезда партии, после всего того, что он сам предал гласности о нем, Хрущев все еще считал Сталина гением. Опять возникает вопрос: когда же он был искренен — на съезде или разговаривая с американским послом? Или это была все та же ленинская диалектика в действии? Делай сегодня так, как тебе выгодно, и забудь о том, что говорил вчера.

Пытаясь понять, какое впечатление произвело его сообщение на Хрущева, американский посол вглядывается в его лицо, но ничего разглядеть не может. Хрущев остается внешне безразличным, но, как пока-

зывают последующие события, он сделал из этого соответствующие выводы. Через несколько дней начинается интервенция советской армии. Никсону все это известно, и потому он следом за приведенными строками записывает: „Это не означает, что мы автоматически окажем поддержку любому освободительному движению внутри советского блока. Та же практическая сдержанность, которая удерживала Запад от вмешательства, чтобы оказать помощь, к примеру, венграм в 56-м году и чехословакам в 68-м году должна руководить нами и впредь. Было бы жестоко подавать надежды на помощь тем, кто ее не получит”. Этого Никсон в лагере беглецов на австрийской границе не сказал. Вместо этого он ночью отправился по проселочным дорогам на розыски скрывавшихся в лесах беженцев. Это было все, на что оказалась способной могучая заокеанская демократия. Послать своего вице-президента на тракторе собирать беженцев, в то время как советские танки давили остатки свободы в Венгрии.

В Вену Никсон вернулся перед рассветом. Это был как раз тот рассвет, когда Андропов, улыбаясь, заверял Надя в искреннем желании Советского Союза продолжать переговоры. Будущий президент успел принять душ и, как он с гордостью отмечает, всего лишь на несколько минут опоздал на запланированную встречу.

На часах истории США опоздали куда больше, чем на несколько минут. Это опоздание им обойдется очень дорого. Человек, занимавший место в кабинете посла на противоположной от Никсона стороне границы это отлично понял.

МОЛДАВСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ

Получив последние сообщения из Венгрии, Черненко вздохнул с облегчением. Все это время он следил за тем, что происходит в соседней стране, с напряженным вниманием. Весть о том, что против режима выступили крестьяне, потребовавшие роспуска колхозов, заставляла его нервничать. Он больше сутулился и втягивал голову в плечи, Словно ждал удара. Кто знает, как отнесутся в молдавских селах к тому, что слышат по радио из-за рубежа... Залети венгерская искра — и хлопот не оберешься. Ведь в маленькой республике на границе с Румынией еще не забыли о том времени, когда советской власти здесь не существовало. Немало еще в живых было помнивших, какой была жизнь прежде. С тех пор прошло совсем немного времени. Официально значительная часть территории республики стала советской в 1940 году. Тогда Сталин с согласия Гитлера отобрал у Румынии Бессарабию и Буковину. Вскоре началась война, пришли немцы и румыны, и на три года о советской власти забыли.

В 1948 году, когда Черненко въехал в кабинет в здании ЦК на Ленинском проспекте в Кишиневе, о восстановлении советской власти можно было лишь рапортовать Москве. На самом же деле действительность была от этого далека. Как и в соседней Украине, и здесь не утихала партизанская война, колхозы большей частью существовали только на бумаге, партийных организаций в деревнях почти не было. Новый агитпроп старался изменить положение. Он пытался убедить крестьян в преимуществах колхозного строя, боролся с приверженностью населения к прежним обычаям и традициям, стремился навязать новую культуру, выкорчевать воспоминания о прошлом, разорвать связь с ним.

Приехавшему из Пензы коммунисту прошлое Молдавии мешает. Его не устраивают исторические связи молдавского народа с румынским. У него не вызывает восторга то, что молдаване пользуются латинским алфавитом, позволяющим им чувствовать себя частью западного мира. Это следовало искоренить. С этим нельзя было мириться, особенно когда в стране началась борьба с космополитизмом. Республике навязывают славянскую азбуку. Теперь, хоть Черненко и не понимает языка, но зато написанное в газетах и брошюрах выглядит знакомо. Он считает это своим важнейшим достижением. Он уверен, что уж кого-кого, а его-то уж упрекнуть не в чем. Тем неожиданнее для него явилось опубликованное в ’’Правде” постановление о неудовлетворительной работе молдавской парторганизации. Он еще не успел прийти в себя от первого, как появляется второе. Опять обвинения в провале коллективизации, в отсутствии решительности по выкорчевыванию ’’остатков буржуазного национализма”. Это уже было не только серьезно, но и опасно.