Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка

Эти ваши боги — это у вас новое и прекрасное; папа ушел здесь вперед по сравнению с моим королем. Но право противиться насилию, право вести борьбу за образ мыслей и убеждений — это новое и прекрасное у нас, и тут, в свою очередь, наш король Иржи впереди папы Пия, кардинала Бессариона, всех докторов и епископов и всей папской консистории! Вы меня простите, но я думаю, мы тут выиграем. Ведь вы за этих богов и поэтов своих умирать не станете. А мы за свое дело — в полном смысле готовы.

Компактаты можно уничтожить. Но нельзя уничтожить нашего убеждения, что папе незачем вмешиваться в дела нашего королевства. Мой король допустил, как воин, ошибку, сперва отступив и теперь оказавшись вынужденным обороняться. Ему надо было сразу наступать! Он не должен был стремиться к одобрению со стороны папы, не должен был позволять, чтоб его короновали папские епископы! Он должен был посмотреть, как делают Сфорца и венецианские дожи, и сам возложить себе корону на голову или попросить об этой услуге Матея Брадыржа. Он был бы коронован своим народом и был бы королем благодаря собственной силе и славе своего народа. А получилось то, чего он не желал. Папа в нем ошибается, как всегда ошибался. Папа видит в нем тайного союзника. Ведь король должен быть союзником королей, — особенно короля королей, как говорит у нас один летописец по имени Жидек! Папа — человек неверующий или, во всяком случае, малой веры. И думает поэтому, что для нашего Иржика чаша и вера — внешние предметы, которые он может, когда ему вздумается, отложить в сторону, как старый плащ. Ни в коем случае! Чаша и вера — железные доспехи, которые приросли моему королю к телу, которых он не сможет снять до самой смерти, в которых он ходит уверенно и счастливо и в которых падет, славя господа. Папе хорошо говорить: «Народ сделает все, что захочет король». Прежде всего король никогда не сделает того, что угодно папе. Никогда не изменит чаше. А если б изменил, народ отступился бы от короля, так как счел бы его предателем своего святого дела. Поэтому тщетны всякие надежды на какую-то мировую между папой и королем, мировую, при которой папа ставил бы условия, а король бы их принимал. Нет, дорогой мой друг и доброжелатель, будет снова бой! Тяжкий, злой, беспощадный… Биться будут буллами, проповедями, посланиями, посольствами, книгами, песенками, стихами и — оружием. Снова христианский мир разделится, снова будут стерты с лица земли города и разрушены замки в моей возлюбленной, прекрасной стране. Снова восстанут чехи на чехов, брат на брата, снова в страну ворвутся чужеземные войска и будут оттуда изгнаны, снова название «чех» станет бранью и насмешкой. Снова прервется на месяцы и годы ученье в школах, закроются университеты. Снова мы уйдем в себя, как улитка в свою скорлупу, и не позволим, чтобы чужой ветер залетал к нам, через наши горы. И будем биться со всеми и против всех во имя господне — полные веры, что в конце концов с ним победим неминуемо…

Потому-то мне так тяжело расставаться с вами, с вашим небом, и солнцем, и всем, что здесь благоухает и манит прелестью погоды, миром, сладкими плодами знаний, музыкой стихов, стройностью мраморных статуй, красками картин. Знаю, что вашей земли больше уж не увижу. Не останется времени на поездки в Италию. Мы будем ездить в другие места и на иной лад, и за нами потянется едкий дым от сожженных городов и деревень. Опять, грохоча, помчатся во все стороны наши боевые телеги и высшим искусством станет уменье точить меч.

Синьор Антонио Марини, о котором я упоминал выше, — остроумный человек и ходит беременный великим и мудрым замыслом. Он хочет добиться, чтоб был создан союз королей и князей ради внутреннего мира среди христианских стран и борьбы против неверных. Я знаю, что наш простой, но даровитый король благосклонно относится к этой мысли и что он был бы самым лучшим и самым сильным полководцем против турок. Посмотрим, может быть, из этой мысли что-нибудь да выйдет. Но и тут опять то же условие: если на нас не будут глядеть как на еретиков и курия не станет вмешиваться в наши дела. Посмотрим, посмотрим, дорогой доброжелатель, и потом сделаем обоснованный вывод. Сейчас я пишу бестолково. Во-первых, у меня болит сердце и скорбит душа; во-вторых, мы спешим как угорелые.

Больше всего огорчений, пожалуй, у нашего канцлера. Он делал все, что мог, чтоб убедить папу. Папа верил ему, так как пан из Рабштейна был и остался верным сыном римской церкви. Но не пошел ему навстречу. Что это значит для пана из Рабштейна и наших единокровных братьев и сестер — однопричастников? Что их жизнь и достояние будут снова в опасности, что мир, так сердечно и твердо соблюдаемый, больше не будет соблюдаться, и страх и ужас вернутся во вновь отстроенные церкви и снова заселенные монастыри. Начнут опять выбрасывать людей из окон ратуш, а внизу будут ждать, подняв копья, и с хохотом и бранью ловить на концы этих копий тела членов магистрата, священников и монахинь. Объединятся папы-католики, объединится люд подобойный, и начнут друг с другом воевать. Города будут раздумывать и переходить нынче под власть одних, завтра под власть других. Пахарь оставит соху и превратит цеп в боевое оружие, натыкав в него острых гвоздей. На красивом большом белом коне выедет король наш из Праги и отправится добывать крепость за крепостью, город за городом. В нем увидят нового Жижку, хотя он желал стать новым Карлом IV. И будут одни любить его, а другие ненавидеть, и будет король спать в шатре и в покинутых избах, и здоровье его окажется подорванным, и дни его сокращены. И все это только потому, что папа со своими кардиналами живет во вчерашнем, тогда как наш король ушел далеко в завтрашнее… А сегодняшнее? Хоть плачь!

Я пишу вам все о таких вещах, которые меня мучат, а для вас, быть может, далеки. Но говорю вам: и у себя в Падуе вы тоже не будете знать покоя, если у нас там, за горами, заговорят пушки. Поэтому думайте о нас, пожалуйста, с прежней своей умной приязнью и любовью и молитесь за нас и за вас за всех, если только считаете, что это поможет.

Я видел папу и довольно долго слушал его. Он мне понравился. Прекрасный человек, умный. Читал я некоторые его послания и исторические сочинения. Сколько знаний и какой острый взгляд! Славную память оставит он по себе в библиотеках и среди зодчих, живописцев, ваятелей… Они будут обращаться к написанному им по истории народов, — в частности, о нашем народе. Одного только ему не хватает: апостольской простоты и подлинной христианской веры. Папа происходит из рода римских правителей. Он хочет властвовать над всем миром, как стремились властвовать римские цезари. Он хочет делать это во имя божье. Но за именем божьим скрывается у него самодержавное тщеславие и властительское упрямство. Не объединить уже ему мир под своей тройной короной! И первыми, кто под нее не пойдет, будем мы… Жалко усилий и крови… Папа упрям, но чешские еретики еще неколебимей, хоть великие страсти и остыли и жажда мира притупила немало мечей. Но мы их опять наточим и найдем союзников! Не теперь, так через сто лет! Они придут и пойдут с нами!