Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Моё лицо залила краска, несмотря на то, что это было неправдой. Я всего-то с ней парой ничего не значащих фраз и перебросился.

Но писарь он был, что называется, «от бога». Каллиграфический почерк, да ещё почти каждая буква, особенно прописная, имела свои завитушки и украшения. Кое-что, кстати, я перенял у него и применял в будущем. Он был украшением не только отдела, но и, наверное, всего штаба части. К нему приходили большие начальники, ну или вызывали его к себе в кабинеты, когда нужно было написать красиво заявление или отчёт в высшие инстанции. Всю дополнительную работу он выполнял с разрешения своего непосредственного начальника, к которому и обращались даже высшие чины, когда им был нужен писарь. Начальнику КЭО было лестно иметь в своём отделе такую «звезду», которой, кстати, ежегодно повышали звание.

Я самостоятельно проработал в КЭО неделю. Никаких замечаний не было. Но как-то вечером начальник обратился ко мне:

– Завтра утром зайди в четвёртый отдел.

– Слушаюсь, товарищ капитан.

Наутро я зашёл в отдел кадров и увидел там – вот уж не ожидал – земляка, годка, тёзку и просто друга Витю Соловьёва! На погонах ефрейторские лычки. Он сидел за столом писаря-делопроизводителя и улыбался. Я поприветствовал начальника, а с Витей поздоровался за руку и поинтересовался:

– Давно кабинетным работником заделался?

– С начала декабря, после демобилизации предшественника.

– Значит, насовсем с Кюмбета?

– Не знаю, всё может быть.

Тут в разговор вмешался капитан:

– Насовсем, насовсем, до демобилизации. – Похоже, он не собирался давать возможности наговориться нам с Витей, поэтому сразу продолжил: – А тебе, ефрейтор Фёдоров, придётся вернуться на двенадцатую заставу. Там заберёшь свои вещи и простишься с друзьями-товарищами. А через день отправишься дослуживать на десятую заставу. Там нужны опытные пограничники, а на двенадцатой весь штат уже заполнен.

Я предположил, что начальник КЭО, возможно, всерьёз воспринял шутку старшего сержанта про меня и уборщицу. Может, он был её любовником или имел на неё виды, а поэтому решил избавиться от потенциального соперника, отправив меня обратно на передовой рубеж. Я спросил капитана, кто же будет выполнять мою работу.

– Лейтенант, – указал он на своего заместителя.

Лейтенант был грузином, и, похоже, никогда не был военным, никаких военных училищ не заканчивал. На нём даже военная форма выглядела мешком. Племянник высокопоставленного начальника, он был послан в наш отряд «нахлебником». Был он недалёк умом, даже рядовые солдаты над ним в глаза подшучивали, заставляя приветствовать себя. От них-то я и узнал о нём некоторые подробности. Так же о нём отзывался и мой предшественник: «Совершенно бесполезный человек, приходит на службу, посидит, поболтает о какой-нибудь ерунде, одевается и уходит. Погуляет где-то, приходит, садится за стол. Начальник на него внимания не обращает, как будто нет его».

Вот такой человек (возможно, он и учился в русской школе, но что-то сомнительно, чтобы много оттуда вынес) теперь будет заполнять официальные документы. Но мне это было уже безразлично. Пусть у других головы болят.

Мне было жаль, что меня переводят не на родную двенадцатую заставу, где мне все знакомы и всё знакомо, где я прослужил более двух лет, а на десятую, неизвестную мне. Но оказалось, что главного знакомого – начальника заставы – нет теперь и на старом месте, он после учебного получил новое назначение. Об этом я догадался сразу, как только прибыл на Кюмбет.

Было около шестнадцати часов, это время занятий на заставе. Занятия вёл незнакомый мне капитан. Он был высок ростом, правой рукой часто поправлял на носу очки. Позднее я узнал его фамилию – Жарков. Меня удивило, что он сам давал рядовому и сержантскому составу довольно сложные упражнения по физподготовке – зимой, на улице. Кириллов никогда не проводил занятия лично, он считал, что для этого есть замы и командиры отделений. А вот на стрельбище всегда командовал сам. Заместитель по боевой подготовке появился на заставе ещё летом, при старшем лейтенанте Кириллове. Это был невысокий рыженький младший лейтенант. На его месте мог оказаться я, если бы годом раньше согласился на предложение начальника заставы.

Вспомнил я о младшем лейтенанте, потому что хотел пару слов сказать о его жене. Была она общительная, весёлая, любознательная, открытая. Стремилась, чтобы солдаты признавали её за «своего парня». Выходила на улицу, когда солдаты, посланные старшиной на заготовку дров, начинали работу. Она подходила к ним бесцеремонно, но, улыбаясь, отстраняла одного из них и говорила:

– Давай я попилю, а ты бери топор и коли дрова.

– Ладно, – соглашался тот. За час совместной работы она многое узнавала об этих двоих солдатах.

Мне не довелось с ней познакомиться, меня уже не посылали на заготовку дров, считая старослужащим. И сам я не стремился на эту работу, поскольку с детства и до службы в армии уже напилился и нарубился выше крыши. К тому же ещё я заболел и попал в госпиталь.

На заставе мои друзья меня хорошо встретили, не забыли за четыре месяца моего отсутствия о моём существовании. Мои земляки Миша и Саша были просто рады, что мы дослужим вместе оставшиеся девять месяцев. Они сказали, что недавно ушёл с заставы Витя Соловьёв – вызвали в штаб части.

– Ты его в штабе не встречал? – спросил Саша.

– Видел. Он меня на другую заставу направляет.

– Как так, на какую?

– На десятую…

– А что, он стал большим начальником, что уже распоряжается людьми?

– Хоть и небольшим, но служит в отделе кадров. А там мне сказали вчера, что на двенадцатой заставе штат полон, а на десятой солдат не хватает. Вот и решили меня туда перевести. Дали мне день на расчёт, собраться, забрать свои манатки и проститься с друзьями. А послезавтра утром я ухожу с Кюмбета навсегда.

У меня было с кем проститься и кроме земляков. Я был дружен с Борей Черновым, с москвичами Юрой Плехановым и сержантом Юрой Фокеевым, а также с тбилисцем Мишей Тактакишвили. С каждым я простился индивидуально, понимал, что вижу их, возможно, в последний раз.

Утром меня провожали земляки – Саша и Миша. Тепло простились, договорились обязательно встретиться на гражданке. Я оглянулся на гору Кюмбет, и тут нахлынули воспоминания, связанные с ней. Как я стрелял по сломанным лыжам. Как с Витей Соловьёвым летели вниз на лыжах сообщить о самолёте-нарушителе. Как я стрелял на учениях боевыми патронами поверх голов своих однополчан. Как, развлекаясь, пускал с этой горы вниз большие камни. И ещё много, много всего.

Суровый край, недружелюбный климат, тяжёлая служба… И замечательные, в большинстве своём, люди. Как я теперь буду по всему этому скучать!