Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

В начале июля пришлось поработать и на сенокосе. Траву косили в основном конными сенокосилками, а где они пройти не могли – вручную. Моей задачей было перевозить уже высушенное сено в стога ближе к ферме и конному двору.

Вместе со мной работал Толя Конев. Конь у него был необычный – иноходец. Рысью он не бегал, а «ходил», как спортсмены-скороходы, очень быстро. Кличка у него была Савраско. Есть такая масть – саврасая, жёлто-красная. Мы с Толей устраивали гонки верхом без сёдел. Он на Савраско, я на Чалко. Расстояние, примерно, по километру туда и обратно с разворотом. Гнали галопом изо всех сил. Побеждали с переменным успехом – то Толя, то я. А проигрывали не более пары метров.

В августе началась уборочно-посевная страда. Пора убирать урожай и сеять рожь и озимую пшеницу. Мы с Толей вернулись в тракторную бригаду со своими верными конями. Меня по совместительству ещё назначили ночным сторожем. И я стал даже ночами редко бывать дома.

Однажды на двух подводах привезли 14 мешков ржи для посева. Сеять должны были тракторной сеялкой. Но тут зарядил сильнейший дождь, поле размокло, земля превратилась в месиво. На опушке леса, возле не очень большого поля был построен шалаш из лесных веток, сверху покрытых сеном. Очень похож на ленинский шалаш в Разливе. Более половины мешков выгрузили в шалаш, а остальные поставили рядом с ним. Все, кто привёз зерно, трактористы и прицепщики сели в освободившиеся подводы и уехали домой. Меня оставили охранять. Я спутал ноги коню (чтобы далеко не ушёл) и отпустил пастись. Сам забрался в шалаш, прячась от дождя и холода. Стало темнеть, дождь не прекращался. Я старался устроиться поудобнее на мешках, насколько это было возможно в данных условиях. Спать я не собирался, так как был оставлен тут охранять трактора и зерно.

Ночью шалаш начал промокать. Стало холодно и неуютно. Вдруг слышу в шалаше что-то вроде стона. Я испуган и удивлён. Кто же стонет? Прощупываю мешки и пространство за ними, сколько могу достать – нет никого. Звук на время смолкает. Я начинаю успокаиваться, но стон снова повторяется. Опять шарю руками за мешками и снова никого не обнаруживаю. Так промаялся почти до утра, и всё-таки задремал. И вижу сон: приехали воры на лошадях, несколько мужчин погрузили мешки с зерном, стоявшим снаружи, на подводы, но в шалаш не заглянули; я и не рвался их задерживать. Вдруг я проснулся, только сон это был или нет, сообразить не могу. На улице светло, солнце уже встало. Выхожу из шалаша и сразу смотрю, на месте ли мешки. Они как стояли с вечера, так и стоят. Конь мой гуляет, травкой питается. А за мною из шалаша вышла небольшая собачонка. Вот и разгадка, кто стонал! Если бы я знал, что в шалаше со мной собачка, мне было бы спокойнее. Собачку оставили те, кто привёз зерно. Видимо, она от дождя спряталась в шалаш и там осталась на ночь.

Время идёт, никто не приезжает, а мне уже пора бы позавтракать. Никакой еды у меня с собой не было, правда, в мешках зерно, но как его есть? Сварить кашу из цельной ржи? Нужно её хотя бы как-нибудь раздробить, но не в чем. Впрочем, вскоре обнаружил цилиндр от трактора, но он оказался без дна. Приспособил вместо дна лемех от плуга, чистый, отшлифованный почвой. Нашёл металлический стержень. Получилась ступа с пестиком. Насыпал в цилиндр несколько горстей ржи и начал толочь. Получалось довольно плохо, зерно было влажным. Наполовину раздавленные зёрна собрал в чайник, залил водой и начал варить на костре.

Моё варево кипело довольно долго. Зёрна разбухли, но от этого не стали сильно съедобнее, ведь даже соли не было. Но всё-таки я немного поел свой «деликатес». А куда девать остатки? Меня же могут наказать! Пришлось разбросать по лесу и замести все следы преступления.

К обеду девушка Надя – моя ровесница – привезла мне морковного супа, но ни крошки хлеба. После появления нового председателя всё хлебное, кроме посевного зерна, со склада пропало.

После полудня земля подсохла. Подъехали трактористы, сеяльщики, а меня отпустили домой поспать.

Утром я всегда просыпался рано, а тут вспомнил про вчерашний морковный суп, и захотел таким же супом накормить свою семью. Колхозная морковь росла рядом с домом, в котором мы жили. Своего у нас ничего пока не было, мы приехали в июне, когда посевы и посадки были уже закончены.

Я тихонько на рассвете пошёл в морковный огород, который был огорожен жердями и куда легко можно было пролезть. Участок был большим, примерно с полгектара. Только влез в огород, как оттуда выскочил парень примерно моего возраста и комплекции и бросился наутёк в сторону железнодорожного моста. Я рванул за ним, но догнать не успел – он скрылся в посадке. Я пытался высмотреть его там, ходил и искал, но, по правде говоря, не знал, что с ним буду делать, если и поймаю. Возможно, он сидел где-то рядом в кустах и ухмылялся, радуясь, как ловко меня провёл. В те послевоенные годы было много бездомных детей, вероятно, он был одним из них.

Не поймав воришку, я уподобился ему: залез в огород, надёргал моркови и пошёл домой. Дома ещё все спали, кроме мамы. Я отдал ей добычу, и она сварила вкусный суп.

Всю осень мне пришлось проработать на двух «должностях». Коротал ночи, зарывшись в солому – в ней теплей, чем на свежем воздухе. Бывало, охранял комбайн, в бункере которого оставалось не вывезенное за светлое время суток зерно. Как-то на ночное дежурство я взял с собой братика Женьку. Ночь была тёплая, но было очень много комаров. Мы прятались под покрывало, но они и там нас доставали. Женька уснул лишь под утро, а мне спать по штату было не положено.

С началом уборочной страды у нас в тракторной бригаде появился хлеб, а к концу уборки нам на трудодни выдали зерна. Мы его мололи сами ручными мельницами, которые здесь видели впервые. Они были сделаны из круглых деревянных чурок диаметром в полметра и высотой сантиметров двадцать. Нижняя часть мельницы неподвижная, сверху набитая стальными пластинами. По периметру имелись жестяные бортики с небольшим отверстием и желобком. Верхняя подвижная часть тоже состояла из круглой чурки со стальными выступающими пластинами. Сверху, ближе к краю, имелась ручка, за которую вращали руками. В середине было сделано отверстие, через которое засыпали зерно. Если нужна была крупа, зерно мололи один раз. Для муки зерно пропускали дважды. Вот таких трудов стоило тогда добыть человеку свой хлеб! Такие мельницы имелись во многих семьях. Мы брали у соседей «напрокат» и крутили её целыми вечерами.

Осенью мы запаслись картофелем. Работали на уборке всей семьёй. Поле было вспахано, и нужно было только собирать. Из каждых десяти собранных вёдер картофеля одно было наше. За пару-тройку дней мы заработали больше двадцати вёдер. Хранили картофель в заброшенном погребе, вполне исправном и чистом, закрывали соломой, а зимой сверху засыпали снегом.