Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Старшина позвал одного из моих коллег посветить фонариком и быстро наложил бинт.

– Завтра подойдёшь ко мне, и мы обработаем рану, – сказал он в заключение.

Проверка ушла. «На часах» ребята стояли по очереди. А я, «солдат с раной», из блиндажа не выходил. Лежал себе на скамеечке и даже немного поспал. В принципе, это разрешалось, лишь бы рядом находился бодрствующий товарищ.

Когда мы утром возвращались на заставу, я спросил напарника-вожатого, почему тот отпустил собаку.

– Я и сам не ожидал от неё, что она на своих кинется, – оправдывался он. – И держал её свободно. А когда она набросилась на тебя, было уже поздно – она вырвала из рук поводок.

Утром я подошёл к старшине. Он промыл рану перекисью водорода, смазал края раны йодом, а на бинт изнутри нанёс какую-то мазь. После этого я несколько дней ходил в наряд с забинтованной рукой, иногда задумываясь о том, не бешеной ли была собака. Меня пугали, что после укуса собаки отправят в санчасть, где будут делать сорок уколов от бешенства. Но всё обошлось, рука скоро зажила, а я так и не «взбесился».

Тем временем я избрал оригинальный метод для самоутверждения. Заодно это должно было закалить мой характер, поскольку после того злополучного укуса я стал опасаться собак и немного из-за этого нервничал. В общем, я решил стать тренировочной «куклой» для сильных и злобных овчарок. Для этого мне пришлось нарядиться в специальный стёганый костюм, который закрывал голову, шею и остальные части тела. Рукава этого «наряда», тоже стёганые и довольно тяжёлые, были длиннее обычных почти на полметра.

Тренировка происходит так. Вожатый со служебной собакой или инструктор с собакой-следопытом прячутся где-нибудь за каменной глыбой, а «нарушитель», то есть я, одетый в тренировочный костюм, иду от них метрах в пятидесяти. Инструктор даёт своему псу команду обнаружить нарушителя (кажется, «нюхать» или «слушать»). После того, как собака берёт след, её отпускают с поводка и командуют «Фас!» – «взять». Она несётся со всех ног за своей жертвой, а «живая кукла» должна удирать, пока собака не остановит. А дальше начинается борьба. Главное – беречь лицо и шею. Задача «куклы» – не только защищаться, но и нападать. Моим оружием были длинные рукава куртки, вот ими-то я от души лупил этих зверей. На помощь ни мне, ни собаке вожатые и инструктора не торопились, хотели, чтобы их воспитанники побольше поупражнялись.

В первый день я тренировал трёх собак. Одна поставила мне хороший синяк на «мягком месте», другая – на предплечье, но ни одна не сбила с ног, хотя попытки такие были. Большой чёрный пёс умудрился запрыгнуть мне почти на плечи, и я еле сбросил его со спины.

Когда прошли синяки, я ещё разок испытал себя на двух собаках. В этот раз я встречал их лицом к лицу, разворачиваясь, как только они приближались. Я выставлял вперёд левую руку, изогнутую в локте, чтобы прикрыть лицо.

Подчеркну, что участие в этих тренировках было моим личным желанием, никто меня не принуждал и даже не просил. Для меня это было что-то вроде экстремального вида спорта. И он пошёл на пользу. После этого я уже никаких собак никогда не боялся.

На заставе было отделение собаководов. Командиром был младший сержант Афонин. Собак обычно тренировали они сами, но всегда были рады добровольным помощникам.

Как-то раз нам троим дали приказ выйти на охрану границы в ущелье на стыке нашей заставы с одиннадцатой, где был построен блиндаж. В младшие наряда мне дали двух, мягко говоря, трудных «переростков».

Первым был Ветров, направленный на нашу заставу «на исправление», но так и не исправившийся. Он и в казарме вёл себя вызывающе, особенно перед молодыми. Его любимой дурной привычкой было заламывать кому-нибудь руки или жать их так, чтобы было больно. Разок и я почувствовал его силу, он действительно был силён «как чёрт». Ветров был старше меня на два года как по возрасту, так и по сроку службы.

Второй, Степанов, был старше меня на год, но служил на полгода меньше. Невысокого роста, невзрачный на вид, а изображал из себя «крутого», кичился своим, якобы, криминальным прошлым. Возможно, что-то и было такое, не зря же он попал в армию не со своим возрастом. Но бывших зэков, вообще-то, на границу не брали. Впрочем, всякое могло случиться.

Вот такие «солдафоны» попали ко мне в наряд. Когда мы дошли до блиндажа, уже стало совсем темно, а внутри него и вовсе «хоть глаза выколи». Нащупали земляную лавочку. На правах старшего я спросил:

– Кто из вас первым пойдёт часовым?

Молчание. Выдержав театральную паузу, Ветров произнёс:

– Ты что? Стоять на улице, когда у нас такой блиндаж! Поспим по очереди, да и вернёмся на заставу утром.

– Ты, Ветров, где находишься? – оборвал я его. – По-моему, на границе.

– Будешь ты мне ещё мораль читать! Выискался, тоже, начальник, – хамовито ответил тот.

Я возразил:

– Не выискался, меня назначили. Так что, желающих идти часовым нет?

Оба промолчали. «Видимо, и Степанов попал под его влияние», – подумал я, а вслух сказал:

– Что ж, тогда пойду я. Буду стоять до утра, и ничего со мной не случится, уж будьте спокойны.

Я вышел из блиндажа и занялся исполнением непосредственных обязанностей часового, охраняя границу, себя и своих «молодчиков». Прошёл час или чуть больше, когда из блиндажа выглянул Степанов.

– Давай я пару часов постою, – предложил он.

– Хорошо, становись. – Я указал ему наиболее опасные направления, куда следовало обращать больше внимания. Именно по этому месту однажды прошёл шпион.

Через два часа Степанова сменил Ветров. Потом они сменили друг друга ещё по разу, а на рассвете я заменил Ветрова. Так закончился этот непростой для меня наряд.

Мне было интересно, что же заставило их в конце концов изменить первоначальное решение? Возможно, они боялись, что я пожалуюсь начальнику (хотя я бы этого делать не стал). А может, «заговорила» совесть? Ведь долг – не простое слово. Хотелось бы верить, что это было «не за страх, а за совесть».

Больше у меня за всю службу конфликтов в наряде не было.

После того, как мне пришлось выстрелить из ракетницы в собаку-волкодава, у меня появилось желание получше узнать это «оружие», испытав ракеты в разных ситуациях. Мы возвращались после ночного бдения возле блиндажа на стыке с одиннадцатой заставой. Было уже светло. Моими подчинёнными были другие ребята (не те, про которых я писал только что).

В ущелье, по которому мы шли, протекала горная речушка, и я надумал пустить ракету в воду, проверить, погаснет она или нет. Я выстрелил, целясь недалеко от берега. Каково же было наше удивление, когда ракета, вместо того, чтобы пробить водную гладь, отскочила от неё, как от гранита, и начала скакать по камням противоположного берега, пока не сгорела.