Михаил Филиппов - Великий раскол

Написав это, он прошелся вновь по келии и, как бы что-то вспомнив, начал говорить сам с собою…

— Запамятовал было… Да… да… это было, кажись, января 12… Были мы у заутрени в церкви Св. Воскресения… По прочтении первой кафизмы сел я на место и немного вздремнул… Вдруг вижу себя в Москве, в соборной церкви Успения: полна церковь огня… стоят умершие архиереи… Петр-митрополит встал из гроба, подошел к престолу и положил руку свою на Евангелие. То же сделали все архиереи и я… И начал Петр говорить: «Брат Никон! Говори царю, зачем он св. церковь преобидел, — недвижимыми вещами, нами собранными, бесстрашно хотел завладеть? И не на пользу ему это… Скажи ему, да возвратит взятое, ибо мног гнев Божий навел на себя того ради: дважды мор [53] Здесь говорят он о морс московском и о море во время второго похода на Ригу, когда умер Делагарди. Мор этот проник и к нам. Только санитарные меры Никона в обоих этих случаях спасли народ. был… сколько народа перемерло, и теперь не с кем ему стоять против врагов». Я отвечал: «Не послушает меня, хорошо, если бы кто-нибудь из вас ему явился». — «Судьбы Божии, — продолжал Петр, — не повелели этому быть. Скажи ему: если тебя не послушает, то, если б кто и из нас явился, и того не послушает… а вот знамение ему, смотри»… По движению руки его я обратился на запад к царскому двору и вижу: стены церковной нет, дворец весь виден, и огонь, который был в церкви, собрался, устремился на царский дворец, и тот запылал… «Если не уцеломудрится, приложатся больше первых казни Божии»… — «Вот, — прервал его какой-то старец, обращаясь ко мне, — теперь двор, который ты купил для церковников [54] Конфисковано было Воскресенское подворье. , царь хочет взять и сделать в нем гостиный двор, мамоны ради своея. Но не порадуется о своем прибытке…»

— Да, так оно все было, — говорил Никон, садясь, и продолжал писать… — Все это я ему отписал… Но, пожалуй, он еще не поверит, а вот я и заключаю грамоту: «Все это было так, от Бога или мечтанием, — не знаю, но только так было; если же кто подумает человечески, что это я сам собою мыслил, то сожжет меня оный огонь, который я видел»… Сейчас отправлю это письмо с архимандритом… Посмотрим, коли и оно не поможет, то отрясу прах от ног моих в сих местах.

Он тотчас отправил это письмо в Москву.

Царь Алексей Михайлович сидит в своей приемной. Он только что возвратился с соколиной охоты и в отличном расположении духа: его любимый сокол сразу сразил дикую утку, случайно пролетавшую мимо; а тут еще, по возвращении, он узнал, что царила в интересном положении. Пользуясь этим, и окружающие его бояре, и домашние стараются что-нибудь выпросить и выклянчить, а чтобы иметь решительный успех, каждый старается выставить какой-нибудь особенный подвиг свой.

— Вот, — говорит Морозов, — у всех-то радость: царица зачала… и Господь благословил тебя, чай, сыном… А ты бы, великий государь, повелел на радостях отпустить мне коронных-то у Днепра, сельцо… А я-то первый напророчил…

— Ужо, как справимся с Хмельницким, — улыбается государь.

— А все моя тетушка, Анна Петровна, — подхватывает Хитрово, — уж как она молилась… так молилась… что в день ея крестной молебны… да с Павлом… аль Паисием митрополитом… да и царица там… и Господь услышал.

— Я Павла в митрополиты крутицкие поставил… а Питирима в новгородские, — самодовольно произнес царь.

— Уж очинно, очинно все довольны, мудрость твою прославляют, — вставил Морозов, — Аввакума, Никиту, Епифания и других расколоучителей видел, — все так и молятся на тебя и бают: лишь бы нам того зверя Никона прогнать.

Алексей Михайлович вздохнул и вздрогнул: вспомнил он, что счастье покинуло его в военных действиях вместе с удалением Никона, и вот, чтобы перебить эту думу, он обращается к своим собеседникам:

— Слышали вы, какое чудо у меня?

— Нет, не слышали, — отвечает Морозов.

— Привезли мне безрукого мальчика… так он устами иконы пишет… настоящий изограф… Вот его иконки… я его в науку отдать иконописцу Никите Павловцу… а зовут мальчика Полуэхтом Никифоровым.

— Это диво! — воскликнул Хитрово.

— Да и я впервые слышу о таком диве, — воскликнул Морозов, — к добру, это великий государь; значит, мы согрешили руками, творя иконы, и Господь Бог сподобил тебя иметь иконы, писанные устами.

— Знамение великое… знамение великое, — повторил несколько раз государь, и снова дума: — Вот кабы Никон, он разъяснил бы, что это значит.

Преследует его мысль о Никоне постоянно. Что бы он ни сделал, тотчас совесть говорит ему: а что святейший бы сказал? Недавно уговорил его грек Паисий поставить Павла в митрополиты крутицкие, а крутицкого Питирима в новгородские, но сделано это без благословения патриарха, и оба поста очень важны: первый по древности кафедры, а второй, — так как он наместник патриарший. Но говорят, что народ благословляет царя за это назначение…

В тот миг является стольник и подает пакет.

— От патриарха Никона привез архимандрит Воскресенского монастыря, — провозглашает он.

Царь уходит в свою комнату, распечатывает трепетными руками пакет и читает письмо. Бледный, со смущенным видом, он возвращается назад и, подавая Хитрово письмо, произносит задыхающимся голосом:

— На, читай… я говорил, что так будет, — он чуть-чуть не анафему шлет нам за ставленных владык…

— Да что на него глядеть-то! — успокаивает его Морозов.

— Посердится, посердится, тем и кончится, — вставляет Хитрово.

— Пущай бы сердился, — с тревогою произнес государь, — но вот, коли он бежит, вот это будет теперь не в пору нам: Малороссия отложилась, Литва отпала…

— А вот что, великий государь: дай мне повеление задержать его, где я бы его ни отыскал, и он не уйдет от меня.

— Даю… даю повеление… напиши несколько грамот… Да только гляди, чтобы волоса с его святой головы не тронуть…

— Слышу, великий государь; пока он патриарх, я обиды ему не учиню.

Грамоты написаны и сданы в руки Хитрово.

Богдан Матвеевич тотчас отправился к Родиону Стрешневу; там он застал и Алмаза Иванова. Обоих их он командировал в разные стороны с поручением следить за проездом или в Малороссию, или в Литву патриарха.

Сам он тотчас же отправился тоже по направлению к Малороссии.

В то время, когда вследствие неосторожного выражения патриарха в его письме были сделаны распоряжения об его задержании на пути, инокиня Наталья сидела в тереме царском и вела с царевною Татьяною беседу:

— Я потеряла надежду, — говорила с отчаяньем царевна, — когда-либо видеть Никона. Все здесь его враги: и никоньяне, и раскольники… Теперь они соединились и все хором поют: собора надоть… сложить с него сан… заточить, а там и сжечь в срубе.