Леонид Волков - В стародавние годы

— Как долго ждала я тебя, Любомир, — тихо прозвучал знакомый голос Гориславы. — Знаешь, я нашла на дне речном то, чего искала на земле. Вокруг меня красота и богатство. Целые сундуки и бочки жемчуга, камней самоцветных и золота с погибших кораблей у нас на дне. Золотые и серебряные рыбы блестящими хороводами развлекают нас. По ночам при блеске луны мы, подводные жилицы, любуемся красотой нашей реки и прекрасного вашего неба. Какие чудные у нас чертоги, какие прекрасные витязи и какие красавицы девы у нас! Какая во всем красота, если бы ты мог только увидеть! Но, нет, не желай всего этого увидеть. Красота погубила меня. Как у нас красиво, но, Боже, как все холодно!..Знаешь, когда я вспомню почерневшие старые стены и пол нашего домика, сморщенную руку матери, гладившей меня по волосам, ее старушечьи глаза, с любовью смотревшие на меня; когда я вспомню голос твой, от которого так сильно билось сердце мое, — мне так хочется перестать чувствовать, вполне, совсем, перестать существовать. Но я знаю, что не перестану существовать; знаю, что не покину этого страшного царства красоты и холода, пока горячее человеческое сердце не пожалеет меня.

— Горислава! Кто больше меня может пожалеть тебя? — воскликнул Любомир и бросился к ней, но что-то тонкое, нежное, прозрачное, как туман, обвило его; он упал на траву и потерял сознание…

Ростислав замолчал.

— Разве это конец песни о Гориславе? — спросил Никита. — Или ты прислушиваешься, не слыхать ли разбойников?

— Нет, все тихо, и песню гусляр действительно на этом окончил. Но настоящий конец ее был такой. Гусляр, конечно, пел о себе самом, и одной из моих сестер так жаль его стало, что она упросила родителей оставить его погостить. Все мы скоро к нему привыкли, сестра его полюбила, родители охотно дали свое согласие на брак, и брак их был счастлив. По вечерам мы часто собирались слушать пение нашего нового родственника. Он знал много хороших песен. Одной только никогда больше не пел — это песни о Гориславе. Зато оба они — и он, и сестра — каждый день молились о душе Гориславы; и, должно быть, Господь услышал их молитвы, так как она являлась им во сне всегда светлой и радостной, вместе со своими стариками-родителями.

— Так-то, братец мой, значит, кончилась песнь о Гориславе, — сказал в заключение Никита. — Скоро и наш путь уже кончится. Кажись, довезли мы на этот раз и товары свои, и головы в целости. Вон уже и кресты киевские вдали блестят.

Действительно, вдали на розовом утреннем небе блестели маленькими точками кресты киевских храмов. Уже рассвело, дождь прошел, вставало солнце. И как все изменилось со вчерашней ночи! Купцы плыли по той же реке, те же леса стояли на берегах, но и Днепр был не так мрачен, и леса не так угрюмы. Темные воды Днепра тронулись серебром и розовым светом; то тут, то там всплескивали рыбы, ныряли острокрылые белые чайки.

Лес уже не казался темным приютом разбойничьих шаек. Это был прекрасный, величественный березовый лес, отражающий в темной воде свои белые, мхом покрытые стволы. Это был лес живой, полный птичьего щебетания и таинственного шелеста.

Чем выше поднималось солнце, тем ярче и радостнее становился общий колорит. Подкрепившиеся коротким сном купцы весело разговаривали о благополучном окончании своего путешествия.

— Только, братцы, как к Киеву подъезжать станем, нельзя зевать, — учили старые, опытные торговые люди. — Тут и всегда много разных воровских людей было, а теперь, в последнее время, при Святополковом княжении, и не счесть, сколько этого подлого племени развелось. Так вот и станут между наших людей воровские ялики шмыгать; и на пристани беда, и между носильщиками половина разбойников. Ограбят, обидят, а суда ныне не найдешь правого.

А солнце поднималось все выше, и все прекраснее становились и березовые леса, и днепровские воды. Все ярче загорались киевские кресты, и все большей отвагой и надеждой на лучшее будущее наполнялись сердца новгородцев.

— Как прекрасен Божий мир! Какое счастье жизнь, — проговорил Ростислав. — Знаешь, Никита, когда так ярко блещет солнце, мне кажется, что все дурное происходит только от темноты. Просветлеет ум человеческий — и согреется сердце его. Не будет ссор и браней людских, не будет убийств, не будет Святополка, настанет время, когда воцарится князь великий, который скажет миру: «Довольно крови, да будет в мире мир!».

По прибытии в Киев Ростислав выполнил поручение старца Григория. А старец Андрей, которому он сообщил весть о скором выступлении Ярослава, от всей души произнес:

— Дай-то Бог скорей быть князю любимому в Киеве!

В Киеве шел сильный осенний дождь, на киевских улицах стояли лужи. По одной из улиц торопливым мелким шагом, осматриваясь часто по сторонам, направлялся к отцу Анастасу патер Фридрих. Анастас не разделял русских чувств отца Илариона, Горисвета и других тогдашних лучших русских людей. Для последних было ясно, что если Святополк утвердится на великокняжеском столе, Русь подпадет под власть Болеслава, и они опасались этого, как и подпадения Руси под власть папы. Иларион ясно видел те уклонения от истинного христианства, какие вели папы, хотя тогда разделение церквей еще не состоялось.

Не отрицал этих уклонений и Анастас, но он готов был примириться с ними, потому что хотел во что бы то ни стало не допустить готовившегося разделения церквей. Он видел в польском князе Болеславе человека, который, по его мнению, мог содействовать примирению константинопольского патриарха с папою, и потому готов был отдать Русь Болеславу. Он сошелся на этой почве с Рейнберном и патером Фридрихом и оказался в числе сторонников Святополка. Последнего только он старался все-таки сдерживать от убийств и казней. В Киеве знали и помнили, что Анастас оказал услугу Владимиру Святому при взятии Корсуни, и потому Анастас пользовался влиянием. Митрополита Михаила Грека Анастас убедил в верности своих взглядов.

Патер Фридрих торопился к Анастасу по важному делу. Он получил в этот день известие из Новгорода от тамошнего латинского патера, что Ярослав выступает походом на Киев. Патер Фридрих хотел посоветоваться с Анастасом по этому делу и просить его употребить все свое влияние, чтобы с выступлением Святополка из Киева в поход на Ярослава народ не восстал против Святополка. После продолжительного совещания с Анастасом патер Фридрих вернулся домой, где застал Якшу.

— Что же мы будем делать? — обратился он к Якше.

— По счастью, — ответил Якша, — недалеко от Киева полчища печенегов. Они подошли, потому что их князьки хотят вступить в переговоры со Святополком. Святополк послал уже к ним Горясера, обещая исполнить все их желания, но с тем чтобы они помогли ему в борьбе с Ярославом.