Элиза Ожешко - Гибель Иудеи

Шествие, остановленное на минуту, двинулось дальше. Показались рабы с носилками Веспасиана, за ними лошади Тита и Домициана, затем свита азиатских князей и союзников. Во главе их ехал Агриппа, царь побежденного народа, с лицемерно улыбающимся, но серым лицом. За ними потянулось несметное число пеших легионов. Регуэлю казалось, что все это носится как призрак в воздухе, что это триумфальное шествие смерти и ее железная нога вталкивает землю в прежнее небытие. И среди блеска оружия, из складок царственных одежд, рева зверей и ликования опьяненной черни, из стонов пленных, из-за неподвижных окаменелых бескровных лиц торжествующих цезарей поднимался перед ним образ жестокого ангела разрушителя мира — образ Рима.

А вокруг него раздавался ликующий крик тысячной толпы, поднимаясь к сияющему над Римом небу.

— Слава Веспасиану, слава Титу!

Подняв глаза, Регуэль увидел большую колесницу. Наверху сидели люди, одетые наподобие жрецов храма, они вынимали из мешков и бочек горсти золотых монет и бросали их в толпу. И каждый раз при этом они называли один из завоеванных городов.

— Золото Тарихеи, Гамалы и Гишалы, Эспереи и Иерусалима! Золото, золото!

И гордая толпа Рима, победители и властители мира ревели от восторга и хватали монеты, толкаясь и борясь между собой, валяясь в грязи перед своим кумиром и победителем, перед кумиром золота.

Наконец раздался голос глашатая.

— К Тарпейской скале! Симона бар Гиора будут казнить.

Золото было забыто. Рим бросился к другому своему кумиру, крови. Чтобы увидеть, как будут истязать жертву на форуме и бросят с Тарпейской скалы на те же камни, которые некогда обагрялись кровью благороднейших граждан.

Регуэль увидел перед собой на земле монету. Он машинально поднял ее и прочел надпись «Плененная Иудея!» Золото обожгло ему руку, как огонь.

Он не бросил монету. Когда его иудейская сталь пронзит сердце изменницы, тогда иудейское золото застрянет у нее в горле. Он медленно возвращался к городу. Все, что он видел, выливалось в одну преследующую его мысль, плененная Иудея, по вине Вероники.

За ним на расстоянии не более двадцати шагов шел человек с желтоватым лицом и острой бородкой.

Вероника беспокойно ходила взад и вперед в своих покоях во дворце Тита, где она поселилась по прибытии в Рим. Напрасны были все доводы и просьбы молодого цезаря, который уговаривал ее остановиться в доме Агриппы. Напрасно он указывал на неблаговидность ее пребывания в его доме в глазах строгих римлян, не знавших законности их союза. Напрасно Тит давал понять, что еще не прошло сопротивление Веспасиана против брака сына с царицей из ненавистного Риму племени. Вероника не обращала ни на что внимания. Со времени падения Иерусалима она совершенно изменилась. В ней исчезла вся женственная кротость и спокойный ум, заставлявший ее считаться с решениями Веспасиана для того, чтобы иметь на него влияние. Внезапное проявление ее безудержной натуры при разрушении Иерусалима уничтожило все преграды. Неограниченное честолюбие и презрение к окружающему все более выступало в ней, и Тит почувствовал тайное желание освободиться от Вероники. Он ждал удобного случая, чтобы свергнуть ее иго, которое становилось несносным и перестало быть полезным после окончания войны и достижения цели.

Когда Вероника очутилась в Риме, где все ей говорило упоительным языком о могуществе богоподобных цезарей, она совершенно потеряла всякое самообладание. Ей казалось, что она вознеслась высоко над землей и покоится на облаках. Ей казалось, что она может придать всему существующему какую захочет форму, что все послушно ее безудержной воле. Ею овладела мания величия, и она с бесконечной жадностью стремилась проявить свою власть. Ей хотелось быть повелительницей безвольных рабов, быть законной супругой Тита, признанной Римом и целым миром, носить священный сан Августы.

Молодой цезарь долго противился ей, говоря, что еще не наступил надлежащий момент; ненависть римлян против покоренных иудеев еще слишком велика, чтобы дать им властительницу из покоренного племени. Все эти убеждения не действовали на твердую волю царицы.

— Я так хочу, — говорила каждый раз Вероника ледяным тоном.

Красота Вероники была еще велика — с годами она скорее увеличивалась, чем ослабевала. И на этот раз она опять одержала победу над гордостью Тита. Молодой цезарь пошел сообщить отцу о своем тайном браке и попросить его открыто объявить о нем.

Прошло уже несколько часов, а Тит еще не возвращался. Неужели Веспасиан отказал?

Вероника вспыхнула от негодования. Если Веспасиан осмелится, тогда…

В комнату вбежал слуга и прервал ее размышления.

— Цезарь идет, — проговорил он, запыхавшись.

Вероника едва пошевельнулась.

— Тит? — спросила она пренебрежительно.

— Не Тит, госпожа, а сам державный Веспасиан. Он только что вступил в атриум дворца.

Вероника вскочила, и лицо ее просветлело. Он сам идет к ней, несомненно, для того, чтобы взять ее с собой на заседание сената и представить ее там как Августу. Наконец-то она у цели!

Вероника вышла навстречу Веспасиану с приветливой улыбкой.

— Слава великому, справедливому цезарю, — сказала она, вглядываясь в него. — Ты не погнушался снизойти к скромнейшей из твоих верных служанок и признать святость права.

Лицо Веспасиана осталось неподвижным. Сухо и с деловитым спокойствием он подвел Веронику обратно к месту, с которого она поднялась, и сам сел рядом с ней.

— К несчастью, не всегда возможно, — медленно ответил он, — осуществить всякое право. Иногда права частных людей противоречат интересам государственным, и я советую тебе, Вероника, не слишком заявлять о твоих правах теперь. Нельзя волновать умы теперь новыми замыслами, не следует возбуждать Рим против нас. Римляне совсем не то, что твой народ. Изо всякого пустяка могут возникнуть кровавые смуты и пасть благородные головы. Ради наших общих интересов…

— Ты отказываешься, — перебила она его с негодованием, — признать мои справедливые требования и исполнить обещание твоего сына?

— Не о моем сыне идет речь, — холодно ответил он. — К тебе пришел не отец, а цезарь, и, как цезарь, я не могу потерпеть, чтобы недовольные обрели новый предлог для возмущения против плебеев Флавиев, как они нас называют. Брак Тита с иудейкой мог бы стать причиной нашей гибели…

Вероника не слышала последних слов. Она с возмущением вскочила и стояла перед Веспасианом, готовая открыто высказать ему свое презрение:

— Ты забыл, с чьей помощью Флавии достигли своего величия, — кричала она вне себя. — Кто принес им победу? Кто разжег распри врагов? Кто привлек союзников, азиатских властителей, римских правителей, даже вождей враждебной партии? Чья рука вооружила тысячи рук, кто вознес Флавиев на престол цезарей?