Теодор Мундт - Неразгаданный монарх

Глаза Павла налились слезами. Он подошел еще ближе к покойнице, поцеловал ее в холодный лоб и перекрестил, а затем, поникнув головой, разбитый сознанием постигшей его потери, повернулся, чтобы послать кого-либо к императрице с докладом о случившемся.

Но дошел он только до двери. Там его вдруг охватил сверхчеловеческий ужас.

— Наташа! Ангел мой тихий! — вскрикнул он и вновь устремился к трупу, вновь упал на колена, вновь стал покрывать несчетными поцелуями почившую.

За дверями слышались какое-то движение, шепот нескольких голосов; крики Павла Петровича обратили на себя внимание, и ближайшие лица свиты поняли, что земная жизнь великой княгини кончилась. Но никто не решался без позволения войти в спальню, чтобы поклониться праху скончавшейся.

Павел несколько раз уходил к дверям и столько же раз кидался обратно, чтобы с рыданием припасть к телу жены. Мало-помалу слезы, градом лившиеся из его глаз, истощили страстное отчаяние. В душе становилось еще более пусто, еще более безнадежно, но сердце уже застывало в ледяном преклонении пред неизбежностью. В последний раз перекрестив дорогую покойницу, Павел, шатаясь, пошел к дверям, которые вели в коридор: другими дверями было ближе пройти к императрице, но там слышался шум голосов, а великому князю нестерпимо было теперь принимать выражения сочувствия, говорить о постигшем его несчастье.

Открыв двери, Павел чуть-чуть не столкнулся с каким-то мужчиной, который, увидев великого князя, отскочил за портьеру второй двери.

Это был бледный, расстроенный Разумовский, уже знавший о случившемся и стороживший уход великого князя, чтобы успеть до появления у одра смерти целой стаи равнодушных лиц помолиться и излить в рыданиях свое горе.

Хотя Павел чуть-чуть не наткнулся на него, Разумовского он не заметил. В глазах великого князя рябило, он шел, шатаясь и широко расставив руки, словно слепой.

Дождавшись, пока Павел Петрович скрылся, Разумовский вбежал в спальню и с рыданиями кинулся к телу дорогой покойницы.

А за дверями шумели все громче и громче: весть о кончине великой княгини с поразительной быстротой облетела дворец, а оттуда в качестве сенсационного слуха пошла по Петербургу. К утру все знали о смерти великой княгини — народная молва утверждала, что она была отравлена…

Усиливавшийся шум голосов за дверью пробудил Разумовского от его отчаяния. Боясь, как бы в спальню не вошли и не застали его там, Разумовский встал с колен, поцеловал руку почившей и выбежал из комнаты тем же ходом, каким вошел.

Великий князь направился в кабинет императрицы, но Екатерина отказалась принять сына. Дежурный офицер передал великому князю холодный ответ, что случившегося все равно не исправишь и государственные дела не должны страдать от этого, а ее величество занята с князем (фавориту только что был пожалован титул князя римской империи) Потемкиным вопросом высшей важности.

Это было поздно вечером 26 апреля (н. ст.) 1776 года… [6] См. у Кастера («Жизнь Екатерины II»), т. II, с. 161, и у герцогини д’Абрантес («Екатерина II»), с. 150. Продолжением этого романа служит роман «Любовь и политика».

Исторический роман из жизни супруги императора Павла 1, императрицы Марии Федоровны

На другой день после смерти великой княгини Натальи Алексеевны [7] См. роман «Тихий ангел». адъютант ее величества передал Павлу Петровичу приглашение императрицы пожаловать в Царское Село, куда Екатерина II уехала накануне ночью. Великий князь сейчас же приказал заложить в коляску пару самых горячих вороных и стремглав понесся по шоссе: головокружительно быстрая езда действовала на него успокоительно.

Он застал Екатерину на диване пред большим круглым столом, сплошь заваленным грудой бумаг и писем. При появлении сына императрица серьезно и ласково кивнула ему головой и безмолвным жестом указала на место возле себя. Затем она принялась приводить разбросанные бумаги в некоторый порядок. Отобрав кучку писем, она перевязала их широкой лентой и подвинула к сыну.

Павел с немым изумлением смотрел то на мать, то на подвинутые ею письма. С первого взгляда ему показалось, будто он узнает руку покойной жены, и это сразу пронизало его душу какими-то тяжелыми предчувствиями. Но он молчал, ожидая, пока императрица заговорит и разъяснит ему эту загадку.

— Сын мой, — заговорила Екатерина, — смерть великой княгини, твоей супруги, как видно, жестоко поразила тебя, потому что природа дала тебе мягкое сердце и большую впечатлительность. Но выслушай меня, Павел, и тогда ты найдешь силы справиться с тяжелым горем. Правда, в Наталье Алексеевне ты потерял жену, но в то же время мы оба лишились в ней величайшего и опаснейшего врага. Можно горевать, когда теряешь близкого человека, частицу своей души. Но когда узнаешь, что под внешней ласковой улыбкой таятся измена, ложь, черная неблагодарность, то горе должно смениться благодарностью Всевышнему. Мне доставили все эти бумаги, взятые у покойной. Среди них оказались ее письма к Разумовскому, ее тайному возлюбленному. Как она сама пишет в одном из писем, Разумовский из предосторожности возвращал ей ее письма, но она так любила его, что не решалась сжечь их, а хранила вместе с ответами своего возлюбленного. Таким образом, у нас в руках полная переписка почившей. Пред тобой часть ее… Взгляни сам и убедись, что черная душа может таиться под ангельской личиной!

Великий князь, задыхаясь, вскочил с места. Слова матери показались ему каким-то богохульством; он плохо понимал их смысл и сознавал только одно: у него хотят отнять последнее, что еще могло привязывать его к жизни; хотят отнять нежные слезы, светлую память о почившей; хотят разбить прекрасный, ангельский облик жены.

И, почти не сознавая, что он делает, великий князь горящим, полным пламенной ненависти взором впился в лицо матери, оперся обеими руками о стол и пригнулся, словно тигр, собирающийся сделать смертоносный прыжок.

Но императрица ласково и дружелюбно улыбнулась сыну, встала, подошла к нему, положила руку ему на плечо и сказала:

— Полно, Павел, будь мужчиной, овладей собой и не переноси дурных чувств на других, которые не могут быть ответственны за грехи покойной! Напрасно ты смотришь на меня так враждебно — теперь настал такой момент, когда нам надо скорее тесно сплотиться, чем смотреть в разные стороны. Возьми с собой эти письма, тщательно посмотри их наедине, обдумай каждое слово, вникни в каждый намек. И тогда ты увидишь, что за человек была твоя жена. Мало того, ты увидишь, что покойная исподволь подготовила государственный переворот, что заговор был уже налажен, и, не приключись с ней этой болезни, мы с тобой были бы теперь жертвами бесстыдной интриганки. Да, сын мой, и тебя, и меня хотели устранить! Меня сначала, а тебя немного спустя… Впрочем, прочти сам эти письма, и ты увидишь!