Александр Лавров - Варяги и Русь

— А если пустит? Если и сам станет христианином? — сказал Добрыня.

— Этого не будет!

— Как знать…

— Не будет! Я поставлю его киевским князем, я же и уничтожу его, если он или ты осмелитесь изменить своему обещанию. Разве не мои дружины пойдут с вами? Разве не будет у меня приверженцев в вашем Киеве? Я даю, я могу взять и назад.

«Ого, вот ты как», — подумал Добрыня. Бела не заметил его насмешливого взгляда.

— Коли только в том дело, чтобы христиан не пустить, да вашей Арконе помощь дать, тогда и говорить нечего. Сказать по правде, нам что Перун, что Святовит — все равно.

— Нет, Перун у вас был, пусть и остается.

— И то ладно! А христиане — да пусть они пропадут!

Добрыня даже и помыслить не смел, чтобы Бела поставил такие легкие условия своей помощи. Теперь его интересовал вопрос, сколько даст дружинников арконский жрец.

— Отдам хоть всю варяжскую дружину! — ответил Бела, когда Малкович спросил его об этом.

— Так по рукам тогда, отец Бела? — сказал Добрыня.

— А будет ли твой Владимир согласен на мои условия? — спросил осторожный Бела.

— Ну, еще бы. Он хоть так про христиан и говорил, а сам их не любит.

— Тогда пусть он даст клятву, а ты будь за него поручителем…

— Чем угодно поклянемся оба, — согласился Добрыня, — хоть Перуном самим, все равно. Только ты не держи нас.

— Не буду держать. Ярополк усиливается.

Малкович лукаво посмотрел на жреца.

— А как же ты хотел выдать нам его головой?

— И выдам. Он сам придет к вам…

— Ой ли, отец! Ярополка-то я с детства знаю, простоват он, что и говорить, а все-таки кто же сам на свою погибель пойдет.

— Увидите! — коротко сказал Бела и с усталым выражением лица закрыл глаза.

Добрыня встал со скамьи.

— Притомился ты, отец, — сказал он, — да и я тоже. Пусть племянник веселится, а меня на покой отпусти. Все, кажись, мы с тобой переговорили.

Не открывая глаз, Бела кивнул головой и хлопнул в ладоши. Появившемуся на зов служителю он приказал проводить витязя в приготовленный для него покой; но лишь только он остался один, выражение усталости исчезло с его лица, и он громко закричал:

— Нонне, Нонне!

Нонне тут же явился на зов своего владыки.

— Ты был здесь, Нонне? — с живостью спросил его Бела. — Ты слышал наш разговор?

— Слышал, великий отец.

— Что же ты скажешь?

— Прости, великий, я не понимаю, зачем ты говорил этому варвару, почему тебе нужно, чтобы Владимир сел в Киеве? Не может ли он подумать, что мы нуждаемся в их помощи, а не они в нашей? Не вообразят ли они, что мы погибаем и не можем найти нигде себе союзников, кроме них, потому и беремся помогать им?

Бела грустно покачал головой.

— Нонне, ты думаешь, что этот варвар глуп?

— Думаю так, великий отец.

— Тогда я скажу, что ты ошибаешься. Он княжий советник, и князь Святослав поручал ему и управление государством, и переговоры с неприятелями. Знаешь ли ты, вот этот Добрыня не раз обходил хитрецов византийцев, а о других и говорить нечего.

— Но ты принял его неласково и сначала совсем не говорил с ним.

— Я должен был приглядеться к нему, понять, каков он с Владимиром. Недаром я живу столько лет на свете. Когда этот юноша сказал, что Добрыня ему вместо отца, я понял, что он действительно находился под его влиянием. И вот теперь нам нужно перехитрить его. Необходимо, чтобы около Владимира, когда он станет киевским князем, был у нас свой человек, который стал бы его ближайшим советником. Ты знаешь ли воеводу Блуда?

— Воеводу Ярополка?

— Да. Вот я хочу, чтобы он занял при Владимире место Добрыни. Блуд давно уже там. Он ненавидит христиан, ненавидит и Ярополка. Если он будет при Владимире, вся Русь будет покорна нам и поможет отстоять Рюген от Олофа.

— Великий отец, — воскликнул Нонне, — разве так грозна опасность?

— Нонне, Нонне! Или ты не знаешь, что Тригвасон владыка, каких еще не бывало на свете? Он храбрее всех конунгов, даже храбрее великого Кнута. И он, как донесли мне преданные люди, даже во сне грезит, как бы низвергнуть Святовита. Вся наша надежда на русских славян. Вот почему я и принял этих двух изгнанников так, как никогда еще не принимал конунгов и герцогов. Но нехитрое дело взять, нужно еще и удержать взятое. Вот что труднее всего. Настало, Нонне, время послужить тебе!

— Приказывай, великий отец, — склонился старик, — тебе известна моя преданность Святовиту и тебе! Все будет исполнено, что бы ни повелел ты; разве смерть остановит мои дни.

— Я потому-то так и надеюсь на тебя, Нонне. Я скоро пошлю тебя на Днепр в Киев. Жрецы Перуна — наши друзья и слуги. Я укажу тебе, как ты должен действовать и на что направлять воеводу Блуда. Ярополк должен погибнуть, но виновником его гибели должен стать Владимир. Это необходимо. Ты пойдешь отдельно от Владимира, так, чтобы он даже не знал о твоем появлении на Днепре. Иди под видом купца. Жрецы Перуна примут тебя, как родного…

— Когда прикажешь мне приготовиться в путь, великий отец? — спросил Нонне.

— Сперва отпустим их. Завтра выведу коня Святовита и покажу рюгенскому народу его знамя. Немедленно отпущу чужестранцев. Они пойдут морским путем, ты же проберешься по суше. Теперь иди…

Нонне низко поклонился Беле и исчез за звериными шкурами, покрывавшими стены. Старый жрец остался один. Глубокая задумчивость овладела им.

Громкие звуки рогов заставили Владимира открыть глаза и стряхнуть дремоту. В эту ночь он спал крепко. Усталость после пути, веселый пир, закончившийся поздно ночью, множество новых впечатлений усыпили молодого славянского князя так, что, проснувшись, он даже забыл, как лег в постель.

У противоположной стены на составленных вместе широких скамьях крепко спал, сладко похрапывая во сне, Добрыня. Племянник поспешил разбудить его. Теперь он припомнил, что, возвратившись с пира, он уже застал его здесь крепко спавшим. Он еще тогда хотел разбудить его, но сон старого богатыря был так крепок, что Владимир сам поспешил улечься в постель.

Владимир вдруг вспомнил, что накануне ему говорили, будто в это утро будет выведен конь Святовита. «Если так, — подумал он, — Добрыня сделал все, и старый Бела, несомненно, на нашей стороне».

Звуки рогов между тем не смолкали. В спальном покое появился жрец.

— Великий Бела, любимый слуга Святовита, — произнес он, кланяясь Владимиру, — просит своих гостей к нему для беседы.

Добрыня, спавший до того как убитый, услыхав чужой голос, сразу поднялся.

— Скажи отцу Беле, — обратился он к жрецу, — что мы сейчас будем.

Добрыня встал, потянулся, зевнул и, повернувшись к племяннику, произнес:

— Мы уже покончили с Белой. Он даст нам свои варяжские дружины и за это требует лишь одного, чтобы ты, когда станешь киевским князем, не принимал к себе христиан, а тех, которые уже живут на Руси, прогнал бы.