Александр Лавров - Варяги и Русь

— Кой леший шатается по темной ночи?

— Не леший, бабушка, не леший, человек бо есть.

— Кто ты?..

— Пусти, родимая, — отвечал Руслав, — совсем измок.

Колдунья отворила дверь.

— А, Руславушка! — воскликнула она.

— Разве ты знаешь меня? — спросил юноша.

— Я всех знаю, всех ведаю!.. На то меня и зовут Ярухой… А ты мой питомец, да старый леший Якун отнял тебя у меня. Ну, да Омут с ним, я ему отомщу за себя… Не бывать бы добру молодцу на княжьем дворе. Я знала, что ты придешь, и зельица любовного поутречку припасти постаралась, чтоб как родному угодить… Ну, входи.

Руслав вошел в мрачную лачугу, касаясь о притолоку головой, он едва мог, при тусклом свете огня, различить ведьму; седые полурастрепанные волосы, выбивавшиеся из-под черной шапочки, спускались по плечам, на ней одета была длинная белая рубашка, перепоясанная веревкой.

В руках она держала свою клюку. По черным стенам висели пучки трав, высохшие лягушки и змеи, на полке виднелись сороки и сова, а на припечке сидел громадный черный мохнатый кот. По середине избы устроен был очаг, словно жертвенник, вокруг которого стояли деревянные истуканы лешего, быка и свиньи.

— Здравствуй, молодец!.. Сядь да отдохни… Чай, устал, ехавши по лесу: знать, уж больно надо.

— Да, насилу дотащился в эту трущобу… Весь кафтан и полукафтанье изорвал, да и руки перецарапал, а конь ног под собой не чует… Далеконько ты забралась.

— Нельзя ближе: надо жить там, где живут бесовские силы и лесные духи… Тут привольно и тихо, и хоть не красна моя изба, но я не сменяю ее на Предиславинские терема. Тут я все слышу и знаю: тут каждая травка, каждая былиночка, каждый кусточек говорят со мною о горестях и счастии людей; тут каждая птичка приносит мне на хвосте вести заморские, а травка зеленая шепчет, добро или зло принесет она человеку, коли пройдет через мои руки. Тут я сильна и могущественна; сильнее богатырей, которые слушаются моего сказа, и ты, молодец, должен послушаться меня: я знаю, зачем ты приехал: зазнобила твое сердечко русая коса на Почайновском берегу…

Руслав побледнел под ее пристальным взглядом.

— Твоя правда, — сказал он, — видно, от тебя ничего не скрыто, а значит, не скрыто и то, кто я?..

— Кто ты? — воскликнула старуха и зловеще захохотала. — Поспрошай у дядюшки Якуна.

— Уж спрашивал не раз, да вишь, молвит, не время.

— Успеешь, молодец, успеешь узнать, коль Яруха будет жива; а она еще долго будет жить на пагубу… — Она не досказала.

— На чью пагубу? — спросил Руслав.

— Ужо узнаешь: не затем приехал сюда, чтоб мутить свое сердце. Ну, поведай, что надо?

— Сама знаешь.

— И то знаю, а только спрашиваю… Полюбилась тебе красная девица, да сумей взять ее; не возьмешь — горе твоему сердцу, заколдует пуще меня, и я не отколдую. Но, чу!.. молчи!..

В это время раздался гром и блеснула молния…

— Теперь самое время узнавать истину, — сказала колдунья.

Яруха, подойдя к очагу, начала волхвование: «Юность — услада в любви! Минует она, и лютая зима настанет для сердца, но Ладо и Лель не допустят сокрыться в земле младому сердцу без любви: веселись и люби»… — говорила она.

— Кого любить?.. Я не знаю ее.

— А узнаешь ли, если я покажу?

— Все отдам тебе, что у меня с собой, покажи мне эту девицу.

— Сын мой! — гордо воскликнула ведьма. — Я не ищу ни даров, ни богатства. И я была когда-то красавицей, и ко мне сватались князья…

— Но что ты сказала: я твой сын?

Ведьма расхохоталась.

— О, сколько после этого я горя испытала!.. И мне знакомо Предиславино, куда я попала… — Она опять не досказала.

— С тех пор я дала клятву служить только Ладу и помогать людям своим знанием… Было время, когда по мне страдал князь Святослав, а я любила его и сделалась матерью такого же красавца, как и ты, но его отняли у меня в то время, когда князь уехал добывать себе земли. О, с тех пор я больше не лелеяла своего сына, и он воспитался у того, кто теперь лютый мой враг, кто был причиною моего несчастья…

— Кто же был причиною твоего горя?

— Он, Якун! — злобно ответила она.

— Где же твой сын, Яруха? — спросил юноша, пораженный ее словами.

— Потерпи, дитятко, узнаешь, он вылитый ты, да не ты, а добрый молодец, равный нонешнему князю, Малушиному сыну… — Старуха вдруг, спохватившись, что сказала много лишнего, захохотала. — Есть и еще один у князя, и то не мой сын, а вражий и роденька тебе: одного вы отца дети, да, вишь, молвят, не родные мне.

— Но, я вижу, бабушка, ты знаешь, кто я, да не хочешь сказать…

— Придет время — скажет тебе Якун… а теперь встань и я покажу тебе твою красотку.

Руслав встал, и колдунья очертила углем вокруг него, шепча какие-то таинственные слова, от которых юноша задрожал.

— Не бойся, — сказала она, — сейчас я возжгу жертву богу Ладу, и если ему покажется приятной жертва моя, то девушка будет твоею, а если нет, то и не надейся, брось думать о ней, как я бросила думать о сыне и думаю только о мести.

Старуха отошла в сторону, сняла свою шапочку, распустила волосы, потом вышла в сени, взяла черного петуха и нож, посадила кота близ жертвенника, у которого зажгла светильник, положила на уголья ветку папоротника и, когда она вспыхнула, она быстро отрубила петуху голову, приговаривая:

Произнося эти слова, Яруха держала петуха за ноги над чашей, так что кровь текла струей, а затем она бросила порошок на огонь, согнулась и затаила дыхание; изба наполнилась удушливым запахом какого-то ароматического зелья, так что Руслав, не выдержав, чихнул. Вскоре он почувствовал, что колени его начали подгибаться и по телу разошлась какая-то приятная истома. Наконец он открыл глаза и среди рассеявшегося дыма над жертвенником заметил чью-то прозрачную тень; в ней он узнал ту, о которой думал.

— Она, она! — не выдержав, воскликнул он и хотел схватить ее руками, но дым вдруг рассеялся и видение исчезло.

— Ну, видел ее? — спросила Яруха глухим голосом.

— Да, это была она.

— Добро, — сказала колдунья. — Жертва моя пришлась по сердцу Ладу.

С этими словами она схватила кусок хлеба и, омочив его в петушиную кровь, скатала шарик, завернула в тряпочку, подала Руславу и сказала:

— Возьми эту ладонку, и она будет руководить тобою в любви.

Руслав взял шарик, завернул в плат и положил его под сорочку, за пазуху.

— Но я все-таки не знаю, кто она и где живет.

— А ты где видел ее?