Александр Лавров - Варяги и Русь

Уже было за полдень, когда Извою и Руславу настала очередь стать на стражу; первому у княжеского терема, а второму у опочивальни.

В Киеве стал известным замысел Олафа, и между киевлянами нашлось много сочувствующих ему. Все говорили между собой об этом и ждали с трепетом перемен.

Владимир совещался с воеводами по поводу предложения пойти на ляхов, ятвягов и радимичей.

— По вашему разумению, — говорил князь, — надо погодить, а по моему — лучше теперь, чем после; пока у нас есть много наемников, легче победить… К тому же, — прибавил он, — чай, слышали, что Олаф хочет посадить на стол княжий этого щенка, Руслава.

— Смерть ему! — воскликнул один из воевод.

— Нет, пошто смерть… Надо поспрошать и по справедливости решить дело… Коль я неправильно завладел столом киевским, пусть оправдается… Я тоже не прямой сын Святослава, а если он сын, нам следует поровну княжить.

— Правильно аль нет, про то знаем мы, и сами призвали тебя княжить… Но то была наша добрая воля, а не разбойника Олафа-Блуда, — сказал один старейшина.

— Нужно позвать Руслава ко мне… спросить, какого он роду-племени… Пусть молвит пред вами, воеводами и старейшинами, кто он, и хоть жаль юного отрока, а коль он сам стремится к княжению и потребует ласкою и честью своей части, то тому быть надо.

— Воля твоя, государь, — отвечали старейшины. — Мало ль приищется безродных, и все они захотят княжить нами, да толку в том мало… Поспрошай и положи на него свою волю.

Молчавший до этого Вышата вдруг поднялся со своего места.

— Дозволь и мне, государь, слово молвить.

— Молви, молви, коль оно хорошее, — отвечал князь.

— Хорошее али дурное — судить не мне, а то, что Руслав — княжич и замышляет против тебя недоброе, об этом я доподлинно знаю… Иначе он не стал бы ходить к нечестивым христианам и дружбу с ними водить… Ты, государь, прости на слове, негоже делаешь, окружая себя этими скаредниками… Скоро все твои отроки станут христианами и тогда не быть добру… Они давно затевают недоброе против князей, а как явился к тебе на службу этот безродный сын, Извой, то еще хуже мнят о тебе… Ложь написана на их обличьях… А у Извоя да Руслава и того более. Они совращают с пути народ, делают смуту и посевают раздор…

— Всю ты сказал правду? Всю ты излил свою злобу на них? — сказал Владимир и стукнул кулаком по столу. — Клеветник!.. Я знаю, кто больше предан мне: христиане или язычники… Всеслав!.. позвать сюда Руслава и Извоя… Ты клал поклеп на них за глаза, скажи им то же пред всеми.

— По моему разумению, коль христиане преданы своему государю и исполняют его наказы, они все едино люди… — сказал воевода Доман. — У нас много есть наемных и варягов, и печенегов, и косогов, и ятвягов, и кривичей; все они веруют в своих богов, и все служат верой и правдой, так пошто не быть и христианам добрыми слугами?

— Правду молвишь, воевода, — сказал Владимир.

Спустя несколько минут вошел Всеслав, а за ним Руслав и Извой. Они низко поклонились князю, воеводам и старейшинам и ожидали приказа.

— Добро пожаловать, Извоюшка, побратим дорогой, — сказал с просветлевшим лицом Владимир. — Садись и поведай, много ль добыл зайцев да лисиц на охоте… Ну, а ты, любезный отрок Руслав, молви нам, кто был твой отец?..

Извой, выходя вперед Руслава, сказал:

— Дозволь, государь, мне, безродному, слово вымолвить за него.

— Чай, у него есть свой язык, — влез Вышата, бросив злобный взгляд на Извоя.

— Не на распрю я пришел сюда и знаю, зачем князь спрашивает его о том, что знают уже киевские люди, — сказал Извой, — и коль прошу дозволить молвить слово, то лишь потому, что государь, наш милостивец, справедлив и не послушает ничьих наветов, хоть бы они были Вышатовы.

— Правду молвил, молодец, — отозвался князь. — Говори, Извоюшка.

— Государь, — начал Извой, — мы сами шли к тебе сказать, что слыхали от людей да и от самого Олафа, да не смели войти…

— С вами говорил Олаф! — воскликнул князь.

— Да, государь; мы не знали, что это Олаф, и лишь благодаря старцу Феодору узнали не только о нем, да и то, что нам не следовало.

— Молви нам, что вы узнали, — сказал князь.

Извой рассказал все, что он узнал от Олафа, Якуна, Веремида и других.

— Итак, государь, — продолжал он после некоторого молчания, — повели чинить суд и расправу с этим человеком, а мы хоть и не поднимем на него наших мечей, но защитим тебя от всех его козней и наветов.

— Слышал, Вышата?.. — спросил Владимир.

Руслав подошел к князю, встал перед ним на колени и, вынув свой меч, положил у его ног.

— Этим мечом, — сказал он, — прикажи отрубить мою голову на площади за один мой помысел изменить тебе… Но только не требуй от меня обагрить этот меч в крови родной… Рука моя не подымется на него, а если замысел его осуществится, то да будет надо мной его проклятие, а я не отступлю от тебя ни на один шаг.

— Молодец, Руславушка, — сказал Владимир. — Любы мне твои речи и если ты действительно братец мне, то и будь им, а я тебе жалую за это мою любовь и дружбу… А тебе, мой любезный и названый брат, не знаю, чем и дарить… Но коли не побрезгуешь, возьми село Перевесище и владей им на пользу свою да будь мне братом желанным и служи верою и правдой.

— Поверь, государь, — отвечал Извой, — вернее раба не найдешь в своей дружине, и, коль надо, испытай меня на деле.

— Довольно, ты уж доказал мне свою преданность, да я позабыл тебя наградить… Ну, а теперь, други любезные, довольно дела… учиним мированьице, — сказал Владимир и велел принести вина.

— Ослобони нас, государь, — проговорил Руслав, — мы стоим на страже и нам недосуг быть на пиру княжеском.

— Всеслав, поди в сторожевую и скажи Фрелафу, чтоб поставил стражу к опочивальне и в терему вместо Извоя и Руслава… Скажи, чтоб отныне больше не ставить их на стражу, — распорядился князь, — они теперь мои дружинники.

Всеслав поклонился и вышел, а Извой и Руслав сели за стол.

Вскоре появились вино, мед и яства и началось застольное пированье: Владимир пировал после каждого дела, которое он считал навсегда поконченным.

Поздним вечером Вышата незаметно пробрался к Божероку, который еще не спал, беседуя со своим помощником по поводу завтрашнего жертвоприношения. С ними был еще один человек, заметив которого сквозь дверную щель, Вышата не торопился войти… Это был Олаф. Вышата решил подслушать их разговор.

— Ну, что? — спросил Олаф.

— Пока ничего… Князь даже не хочет говорить со мной, видно, влияние Извоя слишком велико на него… А теперь молвят, что и Руслав присоединился к христианам… Дело неладное, ну да как-нибудь справимся, надо выяснить при всех, что они христиане, и тогда сам князь не защитит их…

— Помни, что, если Руслав будет князем или если я буду княжить вместо него, слава твоя и богатство увеличатся во сто крат… Все возьмешь и сделаешь, что захочешь, ни одного христианина не останется в живых… Мы всех их принесем в жертву Перуну…