Александр Лавров - Варяги и Русь

Как ни счастливы были князья киевские Аскольд и Дир, а нет-нет да и защемит тоскою их сердце.

Вспоминалась им прежняя их жизнь… Слышался отдаленный шум битв, звук воинских рогов, звон мечей, стук секир о щиты… Они вспоминали Рулава.

Да, в светлой Валгалле охотится теперь старый воин за чудесным вепрем. Устав от охоты, пирует он в пышном чертоге Одина. Дивной красоты валькирии ласкают его там, а на земле скальды, в своих вдохновенных сагах восхваляя его, хранят в памяти потомства его славное имя…

А их имена никто не вспоминает да и не вспомнит… Скальды не сложат в честь их вдохновенной саги, ни одна мать не назовет их именем своих сыновей… Даже и имена их стали не те… Они забыты, забыты навсегда…

Они — воины старого Биорна… Валгалла не ждет их. Они забыли, что каждый норманн рожден для войны…

И грустно становилось витязям, когда такие мысли приходили к ним…

— Что нам делать? — спрашивали друг друга Аскольд и Дир.

— И дружина скучает… столько молодцев без дела сидят…

— Идем в поход!

— Куда?

В самом деле, куда? Не на Ильмень же! Там ведь свой, там великий Рюрик, там смелый Олоф с храброй дружиной.

— В Биармию идти?

— А где она? Ищи ее — не найдешь…

И все чаще и чаще обоим витязям приходила на память Византия…

Не одни князья подумывали о Византии…

Было в княжеской дружине много горячих голов, считавших, что «нет в мире лучше дел войны». Они не роптали на Аскольда и Дира за их бездействие открыто, но между собой в разговорах только и вели речь о близкой Византии…

Всем в Киеве от неезжих гостей прекрасно известно было, что в столице великой империи Востока скопились богатства целого мира, что народ там изнежен и беспечен, что оборона слаба, и потому-то манил к себе, как запретный плод, скучавшую княжескую дружину города св. Константина.

— Не узнать совсем наших конунгов! — говорили старые варяги, — куда их прежняя храбрость делась, совсем другими стали.

— Засиделись на одном месте… Аскольд обабился… Не до того…

— Так других послали бы… есть ведь кого… Мало ли здесь воинов…

— Еще бы! Вот Всеслав, даром что не норманн, а славянин — храбрее льва!

— Уйти бы от них самим.

— Мало нас здесь… Ничего не выйдет…

— И славяне пойдут за нами.

— Ну, те без князей, да Всеслава и шагу одного вперед не сделают.

— Пожалуй что так!

— А следовало бы! Мечи позазубрились, тетивы у луков поразвились…

— Поговорили бы с Аскольдом и с Диром.

— Так они и будут слушать!

— А что же? Хотя они и ярлы, а без нас ничего не значат.

— Да вот пир будет, тогда… Скальда Зигфрида попросим. Он усовестит.

Так и решено было среди варягов завести с князьями речь о набеге на Византию во время пира.

Любили оба витязя попировать время от времени среди своей дружины, именитых киевлян и почетных гостей. Созывались они ради этого случая в княжеские гридницы, уставленные столами, усаживались за них, и начинался пир.

Подавали на стол жареных кабанов, рыбу всякую, птиц, что поставляли к княжьему двору охотники из окрестных дубрав, а крепкий мед и вина фряжские на пиру рекой лились.

Во время пира выходил сначала скандинавский скальд с лютней, а после него славянский баян вещий с гуслями. Начинали они петь своими старческими голосами, каждый про свою старину, и, слушая скальда, забывали князья и тоску свою и горе, переносились в родимую страну, ее фиорды, и тоска как будто отходила от них на мгновение, чтобы потом явиться с новою силою, как только в княжем тереме замолкал шум веселого пира.

Не забывали новые князья и своего киевского народа.

Пока они пировали в гридницах, на теремном двору также шел пир для простого народа. Выкатывались из глубоких подвалов целые бочки крепкого пенного меда. Те пили мед и вино, похваливали да славословили князей своих любимых.

Вот и теперь на пир созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почетные гости.

В эту пору в Киеве были одни только «гости» византийские. Они и явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Ананий из Милета, Флорид Сабин и природные византийцы Алкивиад и Ульпиан.

Каждый из них уже по нескольку: раз бывал на княжеских пирах; они сами старались попадать на пиры, чтобы первыми узнавать все, что делается в княжеских гридницах.

Так и теперь они одними из первых явились на пир в княжеский терем.

Там уже все было готово к приему званых гостей. Кроме византийцев, по гриднице расхаживали несколько норманнских дружинников и славян-варягов, ожидавших появления князей.

— Ну что? — спросил сурового Руара его товарищ Ингелот, — решаемся ли мы напомнить конунгам, что не дело воинов сидеть, сложив руки?

— Я уже говорил тут кое с кем из товарищей… Они поддержат, и ты увидишь, как все это выйдет, — отвечал Руар.

— Самое важное, начать… напомнить… Вот на это кто решится…

— И это решено. Это принял на себя славный Зигфрид.

— Скальд?

— Да, он… Уж он сумеет… Зигфрид также скучает… Охоты да пиры притупили его вдохновение. Как он может воспевать героев, когда они по годам не видят обнаженного меча…

— Так, так… Стемид, ты слышал?

— Слышал, — подошел к ним третий дружинник, — на Византию?

— На Византию! На Византию! — раздались со всех сторон голоса.

Все сразу воодушевились, разговоры стали шумными, лица разгорелись, глаза заискрились.

Византийские гости, тревожно переглядывались.

— Это что, же? — шепнул Валлосу Алкивиад.

— Что? Покричат да перестанут! — пожал тот плечами.

— А если нет?

— Без князей они не пойдут, а те вряд ли решатся когда-либо напасть на нашего величественного Порфирогенета.

— Кто их знает! Вдруг придет в голову что-нибудь этакое этим грубым людям.

— Говорю тебе, что Аскольд и Дир не осмелятся тронуться, а если и эти с ума сойдут, то ведь мы здесь не просто так.

Громкие крики прервали этот разговор купцов. Из внутренних покоев терема показалось торжественное княжеское шествие.

Впереди шли по скандинавскому обычаю пажи, расстилавшие перед князьями богатый ковер; за ними, окруженные самыми близкими людьми из своей дружины, следовали киевские князья Аскольд и Дир. Рядом с ними шел высокий дружинник.

Все варяги, пришедшие с князьями на Днепр, были без бород с длинными, спускавшимися на грудь усами, бритые, с одним только пучком волос, закрученным на затылке. Этот же человек имел черную окладистую бороду и длинные, падавшие на плечи волосы.

Это был славянин Всеслав — любимец Аскольда и Дира, а вместе с тем и Рюрика, ушедший с ярлами на Днепр, чтобы быть поближе к Византии, где томился в плену его сын Изок.

Он, надеясь на освобождение сына, был страстным сторонником похода на Царьград и более чем другие негодовал на бездействие князей.