Рустам Саитов - Град Екатерины

— Будешь при мне помощником по горнозаводским делам. Кто же лучше тебя дело знает!

Геннинский обоз добрался наконец до Кунгура. Встречать их вышли чиновники во главе с Михаэлисом.

— Здравствуйте, ваше превосходительство! — льстиво заворковал Михаэлис. — Не изволите проехать отдохнуть с дороги?

— Отдыхать нет времени. Веди в контору.

Геннин и Татищев поздоровались с Блюэром и Патрушевым и прошли в здание горнозаводского управления. Войдя в кабинет, Геннин пригласил остальных рассаживаться. Михаэлис подошел к Геннину и положил перед ним на стол саквояж.

— Примите, господин генерал, от ваших подчиненных наш скромный подарок в честь вашего приезда!

Геннин раскрыл саквояж. Тот был набит деньгами. Геннин разъярился мгновенно.

— Что это?!

— Подарок… по старой доброй традиции… — залопотал удивленный Михаэлис.

— Забрать немедленно и раздать назад. Лично проверю! Еще раз повторится — под суд отдам! Писаря!

Вбежал испуганный писарь.

— Пиши первый указ! «Ежели кто учнет неуказные излишние сборы раскладывать и сбирать, будто бы мне, генерал-майору, в поднос, называя в почесть, то по таким запросам ничего не давать. Понеже те собранные с миру деньги и протчее не токмо мне не потребны, но и другим, при мне обретающимся, под великим страхом брать запрещено».

Геннин подошел, поставил подпись.

— Разослать и объявить во всех слободах и заводах под барабанный бой. А сейчас едем на Мулянские рудники. Потом в Уктус.

Геннин показал рукой на выход. Все стали переглядываться. Михаэлис втянул голову в плечи. Татищев улыбнулся…

До этого берг-советник Михаэлис распорядился, несмотря на возражения Блюэра, прекратить работы на Мулянке якобы по причине бедности месторождений. Геннин, осмотрев рудники, приказал возобновить работы. Вскоре Михаэлис был переведен Геннином в Соль-Камскую, на Пыскорский медеплавильный завод.

Наконец Геннин добрался и до главного пункта назначения. Встреча произошла в невьянской конторе Демидовых. Поздоровавшись, Геннин сразу обратился к Демидову:

— Подайте жалобу, расписав, какие вам от капитана Татищева обиды были, какая и в чем препона была вашему делу.

Демидов помолчал, подумал и ответил:

— Я передумал жалобу на Татищева подавать. Прощаю его. Молодой, горячий, неопытный. Что с него взять. Решил я простить его и на мировую пойти.

— Без воли Его Величества принять мировой челобитной не могу, так как прислан не мирить, а учинить сыск. Если вы будете отказываться от подачи жалобы, то всяк будет мнить, что виноваты вы и на горного начальника жалобу приносили напрасно.

Демидов не мог решить, как лучше поступить. Наконец он согласился:

— Хорошо, я подам вам письменное доношение с указанием претензий Татищеву.

— Пишите обстоятельно. Свидетелей ваших буду допрашивать сам. А пока представьте мне все документы по вашим заводам. Завтра поедем их смотреть. Прикажите не мешкать.

Геннин встал и вышел из кабинета. Демидов позвонил в колокольчик. Как из-под земли вырос Феоклистов.

— Слушаю, хозяин!

— Быстро собери все документы по нашим заводам и отнеси генералу. Будь поблизости от него. Выполняй все, что прикажет, и заботься как о себе самом. Нет, даже лучше. Прислали же пса на мою голову. Ох, Никитушка, попал ты в оборот!

— Что, крут генерал?

— С этим не договоришься. Служака до мозга костей. Порядок любит. Орднунг, мать твою! Ну все, давай шустри!

Феоклистов с испуганным лицом выбежал из кабинета. Никита сел за стол и глубоко задумался…

К чести де Геннина нужно сказать, что он провел справедливое расследование, невзирая на лица. Кроме Демидовых, генерал получил свидетельства о происшедшем от служащих Главного правления заводов. Мнения разных лиц позволили ему составить собственное представление о деле и вынести вердикт. Зимой 1722/1723 года де Геннин вернулся в Петербург и представил Петру I результат розыска. В поданном рапорте генерал полностью оправдал Татищева. Он писал: «К тому делу лучше не сыскать, как капитана Татищева. Я оного Татищева представляю без пристрастия, не из любви или какой интриги, а видя его в том деле правым и к строению заводов смышленым, рассудительным и прилежным. В случае, если решение по делу будет положительное, предлагаю оставить Василия Никитича во главе Главного правления заводов».

Таков был вердикт де Геннина… А в феврале пришел указ о строительстве на берегу Исети завода-крепости.

Катерина оторвала взгляд от окна, присела возле люльки с младенцем и стала с ним разговаривать:

— Скоро тепло будет. Поедем к тяте в Тобольск. Поедешь к тятьке, Журавлик? Поедешь? Ух ты, хороший ты мой. Красавчик ты мой. Весь в тятьку. И бровки-то у нас тятькины. И глазки-то. И носик-то у нас тятькин. И что там еще у нас?

Катерина засмеялась и потискала малыша. Тот загулил в ответ.

— А как сядем мы с тобой на лошадку да как поедем-поедем. Тятька тебя увидит — вот обрадуется-то. Вчерась письмо прислал. Все про тебя расспрашивает. Как, говорит, мой Журавлик поживает? Мамку слушает ли? Я ему написала, что слушает. И тяте поклон передает. Что, кушать хочешь, Василий Андреев Журавлев? Давай-давай, поедим. А то, не дай Бог. Тятька меня ругать будет. Скажет: «Ты почему, мамка, Васятку голодом морила? Нешто можно дитя без прокорму оставлять?» Что мы ему ответим? То-то! Ешь давай.

Катерина дала мальчику грудь. Он начал сосать. Катерина нежно улыбнулась ему и запела колыбельную…

Большой обоз въехал в Уктус и остановился у здания Горного управления. Из передней кареты вышел де Геннин. Татищев — навстречу:

— Здравствуй, Виллим Иванович! Какие вести привез из столицы?

Геннин стоял и растирал затекшую поясницу:

— Указ о строительстве завода получил?

— Получил.

— Так каких тебе еще вестей надобно? По вашему с Демидовым делу сыск еще не закончен. Я свое сделал. Дальше Берг-коллегия разбираться будет да Сенат. Потом суд. Ждать надо. Ты мне вот что скажи, я сейчас, прежде чем сюда ехать, до будущей плотины крюк сделал. Где люди? Почему работа стоит? Отвечай!

— Виллим Иванович! А где я людей возьму! Заводчики своих не дают. Да еще с башкирами напасть. Требуют поселенцев наших убрать с их земель. Иначе грозят всех выгнать сами. Я что могу, то делаю. Но власти-то у меня никакой!

— Ладно, разберусь. Будут у тебя полномочия. Объявляю тебя своим помощником официально.

Геннин подошел к карете и крикнул:

— Можно выходить!

Из кареты вылезли два молодых человека в форме горных инженеров. Геннин представил их Татищеву:

— Вот, Василий Никитич. Клеопин Никифор и Гордеев Константин. Мои ученики. Мои глаза и уши. Прошу любить и жаловать.