Дмитрий Петров - Юг в огне

И по мере того, как солнце все выше поднималось и меняло свои тона и оттенки, менялись и яблони, и груши в садах. То они розовели на восходе, как в пору майского цветения, то становились голубоватыми и фиолетовыми, как в сумерки…

У колодца, глядя, как кавалеристы наливали в корыто воду лошадям, собрались бабы и девушки с коромыслами на плечах. Посмеиваясь и перебрасываясь шутками с солдатами, они ждали, когда те напоят лошадей.

Ведя в поводу Комиссарова жеребца, к колодцу подъехал Сазон Меркулов.

— Здорово живете, казаки и бабы! — поздоровался он.

— Здорово, здорово, казак, коль правду говоришь, — за всех ответил усатый кавалерист.

— А я всегда правду говорю, — ответил с достоинством Сазон. Он подмигнул черноокой, румяной бабе, нагнувшись к ней, пропел: — Эх, душанюшка моя, белая ты овечка, пожалела б меня, живого человечка…

— А что с тобой, родимый? — с шутливым участием спросила баба. Захворал, чи по жинке заскучал?

— А я ж неженатый, кундюбочка моя курносенькая, — спрыгивая с коня, сказал Сазон, подходя к бабе. — Была одна зазноба, да и та бросила… Теперь, девонька моя, я совсем осиротелый. Хошь, любовь закрутим, а?

Бабы и девушки захихикали.

— Да, а то что ж, — засмеялась и черноокая казачка. — Можно и закрутить, покель я еще жалмерка [11] Ж а л м е р к а — солдатка. … Муж мой до сей поры еще из германского плена не пришел. Парень ты хоть куда, — оценивающе оглянула она с ног до головы Сазона. — Разве вот только ростком маловат, немножко рыжеват да, кажись, на один глаз кривоват…

Бабы и девки снова захохотали.

— Ну, — строго сказал Сазон. — Не бреши!.. На меня кто ни взглянет влюбляется. Однова даже генеральша от меня без ума была… Скроемся, говорит, Сазон, в далекие края, да я не пожелал. Говорю: жалко, мол, твоего мужа… Сама знаешь: мал золотник, да дорог…

— Сазон у нас наипервейший кавалер и ухажер, — сказал усатый кавалерист, посмеиваясь.

— Да я вижу, — усмехнулась черноокая казачка. — Так вот, никак, Сазоном тебя зовут, — ежели есть желание, приходи завтракать, блинами угощу.

— Да ну? — облизнулся Сазон. — Со сметаной?

— Ну, конешное дело, со сметаной, — подтвердила казачка. — Приходи да на букву «ш» приноси.

— Это что ж за «ш» такая? — озадаченно спросил Сазон.

— Шпирт, — пояснила казачка.

Сазон захохотал, вслед за ним захохотали и остальные кавалеристы.

— Чего смеетесь-то? — недоумевала казачка.

— Чудачка, — сквозь смех сказал Сазон. — Разве ж это на букву «ш»?.. Так, пожалуй, тебе б ни один человек вовек не отгадал бы… Не шпирт, а спирт.

— Это, могет быть, по-вашему, городскому, он — спирт, — не сдавалась казачка, — а по-нашему, деревенскому, он — шпирт.

— Ну, это ты, бабонька, надумала уж больно мудреную штуку, — покачал головой Сазон. — Где ж его достать, спирт-то?

— А, Говорят, у вашего конского фершала его много.

— Ну, то же у фельдшера, — сказал Сазон. — У него-то, конешное дело, есть для больных лошадей. Но он же не даст мне.

— Ну, ежели тебе не даст, — засмеялась баба, — то мне даст, он мне сам принесет… С ним и погуляем.

— Вишь ведь ты какая, — укоризненно сказал Сазон. — Все ты хочешь с выгодой… Ты б меня без спирта приняла.

— Расчету нет никакого, — смеялась баба и, зачерпнув из колодца воды, ушла.

…Уже третьи сутки кавалерийская бригада, расквартировавшись по куреням, стояла на отдыхе в хуторе Кривом.

Четвертой кавалерийской дивизии все это время пришлось вести кровопролитные, ожесточенные битвы с белогвардейцами. Благодаря энергичным действиям красной кавалерии под Царицыном в начале февраля X армия было начала наступление по всему фронту. Белые торопливо стали отходить к реке Сал, а затем и к реке Маныч.

Не слезая с коней, конники-буденновцы громили тылы противника. Особенно удачен был бой под станицей Ляпичев с седьмым Донским корпусом белых под командованием генерала Толкушкина. Этот корпус буденновцами был наголову разбит.

А за месяц с небольшим, с того момента, как была сформирована четвертая кавдивизия, она в битвах и сражениях с белогвардейцами прошла до пятисот пятидесяти верст, оголила вражеский фронт на протяжении ста пятидесяти верст, разгромила двадцать три белогвардейских полка, из числа которых четыре пехотных были полностью взяты в плен.

Эта небольшая группа кавалеристов в три тысячи человек, спаянная нерушимой дружбой и железной товарищеской дисциплиной, под командованием опытного солдата Буденного, делала чудеса…

И вот теперь конники-буденновцы, отдыхали, готовясь к новым походам, к новым битвам…

Посмеявшись с кавалеристами, бабы и девушки, набрав воды, разошлись. Кавалеристы же, напоив лошадей, окружили Сазона. Сазон служил ординарцем у комиссара Ермакова, поэтому знал все новости.

— Ну что, Сазон, нового? — стали они его допрашивать. — Рассказывай.

Сазон важно отдувал щеки.

— Есть, конечно, новостишки, — сказал он интригующе. — Только поперву надобно закурить… У кого, братцы, есть добрый горлодер?

К Сазону услужливо протянулось сразу несколько кисетов. Сазон выбрал наиболее привлекательный, бархатный, с цветистой расшивкой, и закурил.

— Благодарю покорно, — сказал он, возвращая кисет хозяину.

— Ну, так что новенького? — спросил кавалерист, пряча кисет в карман. — Расскажи, будь другом.

— Баба родила голенького, — хихикнул Сазон. — Меня в кумовья звала.

— Ну да и дурило же ты, Сазон, огородное, — сердито сказал усатый кавалерист. — У тебя дело спрашивают, потому как ты у комиссара ординарцем служишь. Небось, слышишь, о чем начальство-то ведет разговоры…

— Ну, ясное дело, — уверенно ответил Сазон, — слышу и знаю все… Потому, когда разговор между комбригом и военкомом заходит, то дело чуть не до драки доходит. Спорят дюже, кулаками машут, меня кличут: «Товарищ, мол, Меркулов, иди, говорят, ради бога, рассуди нас, а то могем подраться». Ну и поневоле приходится знать все, о чем они речь-то ведут…

— Брехун, — презрительно бросил кто-то из кавалеристов.

— А чего ж мне брехать-то? — удивился Сазон. — Ни одного важного дела без меня не решают… Меня сам командующий армией, товарищ Ворошилов, скоро заберет к себе в штаб советником… Говорит, никак не могу обойтись без Сазона Меркулова… Башковитый, мол, человек…

Посмеиваясь над болтовней Сазона, конники повели лошадей по своим квартирам. Вскочив на жеребца, Сазон поскакал к хате, в которой он квартировал вместе с военкомом бригады Прохором Ермаковым.

Поставив лошадей в сарай и задав им корму, Сазон вошел в хату. На столе, пуская струи пара, пел самовар. На сковороде жарилось мясо. Пожилая хозяйка возилась у печки. Хозяин, лысый старик с сивой лопатообразной бородой, молился в горнице.