Дмитрий Петров - Юг в огне

— К родителям поедете после гимназии? — спросил Виктор. — Или будете куда-нибудь устраиваться работать?

— Знаете, Виктор, я очень люблю медицину. Мне хотелось бы стать фельдшерицей, акушеркой или… быть может, даже и врачом…

— Ну, и за чем же дело стало?

— Дело, конечно, за мной, — ответила Марина. — Свою мечту я обязательно осуществлю… Вот сейчас я узнала — в Ростове есть медицинский факультет. Скоро будет производиться в него набор курсисток… Вот я и хочу попробовать туда устроиться.

— Хорошее дело, — одобрил Виктор. — Я тоже очень хочу учиться. Как только демобилизуюсь, буду куда-нибудь определяться на учебу, хотя меня больше тянет к литературе.

На западе ярко пылала заря, охватив пожарищем треть неба. На ветвях, загораясь мелкими алмазами, выступали капли вечерней росы. Из-под корней акаций поползли длинные вечерние тени.

— Уже поздно, — проговорила Марина. — Надо идти…

— Подождите, Марина, — с трепетом сказал Виктор. — Я… хочу вам что-то сказать…

Марина искоса внимательно посмотрела на него.

— Хорошо, — сказала она. — Я посижу еще немного.

Но Виктор молчал, не решаясь с ней заговорить.

— Вы хотите мне что-то сказать? — опустив глаза, спросила она.

— Да… — тихо произнес он. — Но… как об этом сказать вам, я не знаю… Я не знаю, как вы отнесетесь к этому. Ну, понимаете ли, Марина, вы мне нравитесь, — выпалил он вдруг и похолодел от своей смелости. «Боже мой! — чувствуя, как у него часто забилось сердце, подумал он огорченно. Что я наделал?» Ему хотелось сорваться со скамьи и бежать от Марины, чтобы не испытывать стыда от совершенного поступка.

Девушка тоненько засмеялась в смущении и взглянула на него своими большими лучистыми глазами.

— Витенька, — прошептала она, закрывая лицо руками, — ведь вы мне тоже очень, очень нравитесь… Неужели вам это не понятно?..

В начале августа Атаманский полк неожиданно был снят с австрийского фронта и переброшен под Гомель. Казаков расквартировали по крестьянским хатам в небольшой деревушке Дуньково. Среди казаков эта переброска вызывала недоумение и оживленные разговоры. И когда они обращались к офицерам с просьбой объяснить, зачем их перебросили в эту деревню, те отвечали, что полк-де переброшен сюда на отдых.

Но этому никто не верил по многим признакам, которые не могли ускользнуть от внимательного глаза, было видно, что полк готовился к выступлению. Но куда и зачем — никто не знал.

Однажды Прохор Ермаков, живший на окраине деревни в хате одного крестьянина, вывел из хлева своего коня и стал его чистить щеткой и скребницей.

Было прозрачное прохладное утро. Только что Прошел небольшой дождь. С неумолчной болтовней в обмытом воздухе метались воробьиные стаи. Дождевые капли искрами вспыхивали на ветвях деревьев. Конь не стоял на месте: то бил копытом землю, то пытался взвиться на дыбы.

Прохор успокаивал его:

— Не дури, Васька, не дури! На-ка вот тебе, — сунул он в рот лошади кусок сахара.

Лошадь с удовольствием захрустела зубами.

— Сладкоежка ты у меня, — любовно похлопал Прохор по ее атласной, горячей шее.

Съев сахар, лошадь потянулась бархатистыми губами к уху Прохора, как бы решив попробовать его — вкусное ли оно.

— Ну, ты! — смеясь, отстранился Прохор. — Еще откусишь.

— А что ж, — отозвался хозяин, пожилой крестьянин, с длинными запорожскими седыми усами, отесывая топором оглоблю. — Мне однажды мой конь откусил палец… Поглядите! — показал он согнутый палец.

— Ну, мой не откусит, — сказал Прохор, ласково глядя на лошадь. — Это он балуется… Мы с ним большие друзья… Правда, Васька?..

Хозяин сильным ударом втиснул топор в бревно, подошел к Прохору и, вынув кисет с табаком, радушно предложил:

— Закуривайте, пан казак.

Прохор закурил.

— Гляжу я, да и добрый же у вас коняка, — сказал крестьянин, также закурив. — Ей-ей, правда! Я же сам в кавалерии служил. И вже добре толк в конях понимаю…

— Конь неплохой, — согласился Прохор. — Всю войну на нем прослужил. Немало он меня из беды выручал… А, как знаете, в битвах конь — первый боевой друг.

Лошадь, действительно, была хороша: высокий, ста шестидесяти сантиметров росту, в меру поджарый, светло-рыжей масти с золотистым отливом донской скакун.

По положению взводного урядника Прохор мог бы сам и не чистить своего коня, поручая это делать дневальным казакам, но ему доставляло большое удовольствие самому возиться с лошадью.

— Когда я служил в драгунах, пан казак, — начал было рассказывать что-то хозяин, но в это время во двор торопливо вошел вахмистр Востропятов.

Прохор заметил, что вахмистр был чем-то встревожен.

— Здравствуйте! — кивнул Востропятов Прохору и хозяину. — Чего это ты, Ермаков, вздумал коня холить?.. Уж не на парад ли собираешься?

— На парад в Петроград, — усмехнувшись, шутливо сказал Прохор.

Востропятов пристально посмотрел на Прохора.

— Ты это серьезно?

— Чего?

— Да в Петроград-то?

— Смеюсь.

— А я уж думал, ты в самом деле, — усмехнулся и Востропятов. — Эх, знал бы ты, какой нам парад готовят.

— Что такое? — беспокойно спросил Прохор.

— Кончай чистить коня, — сказал Востропятов. — Пойдем поговорим.

Прохор закончил чистку, отвел лошадь в хлев, прибрал щетку со скребницей и пошел мыть руки в хату.

— Закуривайте, пан вахмистр, — предложил кисет Востропятову хозяин. Добрый тютюн. Такой крепкий, аж дух захватывает… Сам его приготовляю.

— Можно, — беря кисет, проговорил вахмистр.

Вахмистр закурил и, возвращая кисет крестьянину, спросил:

— Ну, как, хозяин, живется?

— Да чего ж, — неопределенно ответил тот. — Живем — хлеб жуем… — И, помолчав, добавил: — Вот прогнали царя, думковали, що в жизни облегчение буде, ан ни черта… Так же с нас налоги дерут, так же пан за аренду земли тяне… Все балакали, що вот-де землю начнут делить крестьянам… Да, должно, ни дьявола того не буде…

— Большевики заставят разделить землю.

Крестьянин живо посмотрел на Востропятова из-под белесых лохматых бровей.

— Большевики, говоришь?

— Да, именно они.

Крестьянин помолчал.

— Это ты, может, и правду кажешь, — раздумчиво проговорил он. — Тут у нас по селу слух идет, що большевики, мол, люди таки — раз чего захотят, так уж наверняка добьются…

— Верно, — согласился Востропятов.

— А это правда, що вони, эти большевики, справедливой жизни добиваются? — спросил крестьянин. — За бедный народ стоят?

— Ну конечно, правда.

Крестьянин хотел еще что-то спросить, но в это время из хаты вышел Прохор и прервал этот интересный разговор.

— Ну, давай, вахмистр, теперь потолкуем.

— Заходьте в горницу, — пригласил хозяин. — Там никого нема.