Дмитрий Петров - Юг в огне

— Сволочи. Народу много невинного побьют… Слушай, Ермаков, выдели из своего эскадрона человек двадцать!.. Будем строить мост…

— Слушаюсь, товарищ командир, — ответил Прохор.

— Да вот не дадут строить, — сказал с досадой Буденный, оглядываясь на пригорок, с которого еще продолжали из орудий обстреливать белые. — Они ведь теперь будут пользоваться нашим затруднением. Поехали!..

Это была мужественная, упорная работа. Вокруг разрушенного моста, как муравьи, кишели люди и подводы. Все способные работать — малый и старый были привлечены к строительству моста. Подводы беженцев разгрузили от домашнего скарба и на них возили песок и щебень. Старики и женщины таскали землю в ведрах, ребятишки — в подолах и корытах.

Белые все время наседали, стремясь помешать строительству. Возникали кровопролитные схватки. Но ничто не могло приостановить работу. Насыпь заметно росла.

И когда стало уже совсем нетерпимо от артиллерийского огня белых, кто-то из партизан предложил разметать стога соломы по полю в стороне казачьих батарей и поджечь.

Мысль была остроумная.

Когда копны соломы разложили по полю и подожгли их, бурые клубы дыма поднялись высоко к небу, густой завесой заслонили строительство моста.

Белым не стало видно работающих на мосту. Стрельба вслепую уже не причиняла такого ущерба партизанам и беженцам, как раньше.

Но вот работа закончилась. Огромная насыпь перекинулась через реку. По ней уложили рельсы и осторожно, вагон за вагоном, перекатили составы. А вслед за ними переправились и подводы…

С боями, с большими трудностями продолжали беженцы свой многострадальный путь, охраняемые партизанскими частями…

К концу октября ударили легкие морозцы. По окраинцам Дон оброс тонким ледком. Ватаги ребятишек высыпали на реку, с гулким звоном гоняли клюшками по молодому ледку чекмарь.

Недалеко от Нижне-Чирской станицы к Дону стягивались конные и пластунские полки Донской белой армии. Саперные части наскоро устанавливали через реку понтоны.

Войска скапливались на берегу в ожидании переправы. Солидные, бородатые казаки перемешались с безусыми парнями, впервые выбравшимися из своих хуторов и станиц и теперь с нескрываемым любопытством озиравшимися вокруг.

С шумом и гамом к реке подвозились тяжелые гаубицы. С металлическим скрежетом огромными черепахами подползали к переправе неуклюжие, громоздкие танки.

— Го-го-го!.. — при виде их радостно гоготали казаки. — Вот, чудища так чудища… Да ежели их штук пять напустить на красных, так они ж, проклятые, и портки свои растеряют…

То там, то здесь со звонким ржанием дрались жеребцы. Кое-где, собравшись группами, подбодренные добрым глотком первача-самогона, казаки пели с лихими присвистами походные, боевые песни…

Еще сравнительно молодой, лет сорока, сухощавый, с длинным орлиным носом генерал Мамонтов, месяца два как получивший от Войскового круга генеральский чин, во взбитой набекрень каракулевой папахе, в защитного цвета меховой бекеше, в сопровождении нескольких подтянутых, подобранных офицеров, командиров полков, разъезжал по берегу. Временами он останавливал лоснящегося от сытости вороного коня и внимательно вглядывался то в подходившие к берегу полки, то в саперов, проворно устанавливающих понтоны через реку.

— Я рад, господа, — довольным голосом говорил он, — что эта миссия возложена на меня… именно на меня. Уверяю вас, что с этой миссией я успешно справлюсь. Большевики воображают, что Царицын — это Верден… Они его укрепляют, скапливают огромное количество войска, готовятся яростно защищать… Интересно знать, что они понимают в стратегии?.. Командует армией у них какой-то луганский рабочий по фамилии Ворошилов… Вот с такими полководцами, — рассмеялся генерал, — нам придется сражаться…

— Ваше превосходительство, — подобострастно смеясь, проговорил седоусый войсковой старшина, — мне кажется, достаточно двух дней для того, чтоб такой мощной силой, — хвастливо махнул он рукой, затянутой в замшевую перчатку, — разбросать от стен Царицына, как мусор, красных.

— Ну, может быть, и не два дня, — снисходительно сказал Мамонтов, — а неделя потребуется для этого. Через неделю, я даю гарантию, красных в Царицыне не будет.

— Совершенно верно, ваше превосходительство, — учтиво подтвердил Константин, также находившийся в свите генерала. — Недели достаточно. При виде таких вот штучек, — указал он на танки, — красные зададут такого деру, что их и в Москве не удержишь.

Офицеры засмеялись. Усмехнулся самодовольно и Мамонтов.

— Вполне возможно, — сказал он. — Мне обещали прислать еще с десяток аэропланов… Думаю, что это тоже произведет соответствующий эффект…

Генерал всматривался во что-то черными, пронизывающими глазами.

— Господа! — воскликнул он весело. — Ей-богу, я не ошибаюсь, ведь это женщина, — указал он на всадника, медленно проезжавшего вдоль берега. Эй, молодец! — крикнул он всаднику, — а ну-ка, поезжай сюда!..

Всадник подъехал к генералу. Теперь и все убедились, что это, действительно, была молодая, румяная, красивая женщина в военной шинели с погонами и в мужской шапке.

— Казачка? — спросил ее Мамонтов, оглядывая с ног до головы.

— Так точно, ваше превосходительство, — бойко ответила она. Казачка.

— Служишь?

— Нет, ваше превосходительство, не служу. Привезла мужу провиант, указала она на большую сумку, привешанную к седлу.

— Вот молодец баба! — восхищеннно воскликнул генерал, оборачиваясь к офицерам. — Люблю воинственных казачек.

Обернувшись к женщине, он внимательным взглядом окинул ее дебелую фигуру, спросил:

— Как фамилия, милая?

— Лукарева Мария.

— Ну вот что, Лукарева, за твое молодечество произвожу тебя в младшие урядники.

— Покорно благодарю, — показывая свои ровные белые зубы, улыбнулась казачка.

— Господа, — снова обернулся Мамонтов к офицерам, — нашейте ей сейчас же лычки младшего урядника на погоны.

— Сию минуту, — услужливо подъехал к казачке Константин. Он, вынув из кармана белый платок, разорвал его на ленты и, достав из шапки иголку с ниткой, пришил лычки на погоны казачки.

— Ну, вот ты теперь стала урядником, — сказал Мамонтов. — Довольна или нет?

— Премного довольна, ваше превосходительство, — посмеиваясь, с лукавством посмотрела на него казачка серыми выразительными глазами. — Но толичко боюсь, ваше превосходительство, приеду домой, в станицу, засмеют меня, скажут, сама пришила себе лычки. Навроде как бы сама себя произвела в урядники, — и она засмеялась приятным, грудным смехом.

— Я тебе бумагу дам соответствующую, — засмеялся и генерал. — Ты когда возвращаешься от мужа?