Дмитрий Петров - Юг в огне

— У-у, гад! — послышалось из группы пленных.

— Поздно, поздно ты одумался, станичник, — уже мягче сказал атаман. Пораньше надо было об этом подумать…

— Ваше благородие… господин атаман, — елозил по полу Дронов. Истинный господь, заслужу себе прощение… Ведь силком меня втянули в это дело…

— Кто тебя втянул? — строго спросил атаман.

— Да кто ж, — затравленно оглянулся Дронов на Прохора. — Вот он.

— Да брешет же он, паскуда! — снова кто-то выкрикнул с возмущением из группы пленных.

— Молчать! — взбешенно крикнул атаман, свирепо глядя на пленных.

Прохор с недоумением взглянул на Дронова и, презрительно усмехнувшись, снова опустил голову.

— Как же он втянул, если ты не хотел? — спросил атаман у Дронова. Да встань ты на ноги, дурак! Что ползаешь, как слюнтяй. Расскажи толком.

Дронов живо поднялся на ноги, вытянулся перед судьями, держа, как в строю, руки по швам.

— Так что, ваше высокоблагородие, — точно рапортуя, заговорил Дронов, — пришел ко мне один нашинский станичный казак Сазон Меркулов и подал мне список… А в том, стало быть, списке моя фамилия значится… «Распишись, говорит он, а не то мы тебя к расстрелу приговорим…» — Ну, что поделаешь? — сокрушенно развел руками Дронов. — Испужался я, расписался… А через день приходит этот, стало быть, Меркулов ко мне и гутарит: «Ну, собирайся, мол, с конем и оружием…» И таким образом, стало быть, и пришлось мне поступить в их дьявольский красногвардейский отряд…

— Гад ползучий! — снова возмущенно выкрикнул чей-то голос из группы пленников.

— Кто это орет? — злыми глазами посмотрел атаман на жмущихся в углу красногвардейцев. — Вырвите ему язык!

— В углу, где жались друг к другу пленные красногвардейцы, послышалась возня, крики:

— Что ты бьешь-то, калмыцкая морда?

— Тише! — прикрикнул атаман. — Много побил казаков?

— Ни одного, ваше благородие, — с готовностью ответил Дронов.

— Врешь!

— Истинный господь! — поклялся Дронов. — Ведь я ж у него навроде связного был, — кивнул он в сторону Прохора. — Так что в ход оружия пущать не приходилось.

— А почему в церковь заперся, а не перебежал к нашим?

— Силком загнали туда.

— Ладно, разберемся, — проговорил атаман. — Отведите его пока в арестное помещение.

— Благодарю покорно, — поклонился обрадованный Дронов. У него появилась надежда, что его пощадят и он будет жить.

— Давайте следующего, — приказал председатель суда.

Подвели высокого, красивого, рыжеватого казака. Всклокоченный чуб, как язык пламени, вырывался у него из-под казачьей фуражки.

— Фамилия? — спросил атаман строго, невольно любуясь выправкой казака.

— А тебе не все едино? — вызывающе спросил казак. — Расстреливай и без фамилии…

Атаман передернулся.

— Отвечай! — выкрикнул он. — Н-не то…

Казак презрительно усмехнулся и молчал.

— Ну?

— Дубровин его фамилия, — тихо подсказал Свиридов. — Дубровин Силантий.

— Сволочуга! — с отвращением плюнул Дубровин. — Предатель!.. Ну, ничего, брат, тебя тож не минует петля.

Свиридов, побледнев, опустил глаза.

— Молчи! — поперхнулся от ярости атаман. — Отвечай вот на вопросы… Как ты попал к красным в отряд?

— А очень просто, — усмехнулся Дубровин. — Взял ружье, да и начал вашего брата белопогонного уничтожать… Жалко, атаман, что я тебя на мушку не взял… Не сидел бы ты тут и не судил бы нас… Но ничего, ты тоже от своей пулечки не уйдешь… Вот зараз перед вами отвечал подлюга Дронов. Брехал он все… Он моим друзьяком считался, и мы с ним вместях добровольно в отряд вступили… Никто силком его не пхал… А что касаемо того, что он, говорит, никого не убивал, то тоже брешет… Мы вместях с ним в разведке служили и поубивали немало белых гадов…

— Увести его! — приказал атаман.

Прохор сидел на скамье недвижимо, казалось, совершенно безучастный ко всему тому, что здесь, в этом огромном зале станичного правления, происходило. Перед ним, как видения, один за другим появлялись его бойцы, его товарищи по борьбе, его верные соратники. И все они — кто робко и неуверенно, а кто мужественно и твердо — отвечали на вопросы белогвардейского военно-полевого суда. И ни у кого из этих обреченных на смерть людей не вырвалось и слова мольбы о пощаде. Единственным исключением из этого мужественного ряда героев был только Дронов, который так низко пал в глазах всех…

Но нет! Прохор не был безучастным свидетелем Всего происходящего. Он глубоко, всем своим сердцем сочувствовал товарищам, переживал их страдания. Он рад был облегчить их участь, спасти их, но что он мог сделать?

…Во время допроса пленных судом у дверей залы произошло какое-то движение. Конвоиры впихнули кого-то в комнату. Чей-то женский голос истошно рыдал.

Константин поднялся с кресла, внимательно смотря на дверь, строго спросил:

— Что там такое?

— Болшевик поймала, — отозвались калмыки от дверей. — Болшевик, ваша благородия.

— Ведите сюда!

К Константину калмыки подвели трех избитых, израненных, в синяках и кровоподтеках красногвардейцев и растрепанную, безутешно рыдавшую девушку.

— Костя! — бросилась к Константину эта девушка.

Константин в изумлении попятился, но вдруг узнал ее.

— Надя?! — хрипло вскричал он. — Надюша!.. Ты?

— Я, Костя! — бросилась к нему на грудь девушка.

Константин был растерян, подавлен, сконфужен. Куда только и девался его величественный вид, с которым он торжественно восседал на кресле.

— В чем дело? — спросил он у калмыков, приведших сюда сестру и этих трех истерзанных людей.

— Сено… залез… болшевик, — растерянно залопотали они все разом, жестикулируя и перебивая один другого. — Дэвка хоронил там… Дэвка…

— Пошли прочь! — взревел на них Константин.

Калмыки со страхом отпрянули от него к дверям.

— Расскажи, Надя, ты толком, в чем дело? — спросил у сестры Константин.

Прохор с состраданием смотрел на сестру. Глаза его повлажнели. Тяжело вздохнув, он снова опустил голову.

— Костя, — с плачем рассказывала Надя, — я в сеновале хоронила своего жениха Митю, вот его, — указала она на окровавленного, смертельно перепуганного паренька. — А калмыки пришли и шашками начали тыкать сено… и Митю поранили… А потом всех их вытащили из сена и избили… И меня избили… Я им говорю: мой брат полковник, командир полка… а они, черти безмозглые, ничего не понимают… Вот притащили нас всех сюда… Костя!.. — заплакала Надя, — спаси его!.. Спаси Митю!..

Константин был обескуражен. Уж этого он никак не ожидал!.. Что это делается?.. Неужели вся его семья перемешалась с большевиками?.. Неужели все его родные против него?.. Разве ж он думал, чтобы его сестренка полюбила большевика и вот теперь запуталась в этом деле?