Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

В Латинском квартале, близ салона, эсэсовцы решили произвести внезапную облаву, какие обычно они совершали то в одном, то в другом районе Парижа.

И вот когда впечатлительный, находившийся в постоянном нервном напряжении Робер Гожан увидел в окно эсэсовцев, идущих с автоматами к салону, у него мелькнула мысль, что эта облава немцев вызвана тем, что их подпольную группу выдал Ермаков, с которым, он Гожан, так пооткровенничал вчера.

Не только немцы, но и сотрудники салона не могли объяснить причин покушения на директора. Решив, что оно произошло по каким-то личным мотивам, эсэсовцы передали это загадочное дело на расследование полиции и уехали.

Лежа в спальне на широкой деревянной кровати, Константин смотрел на ярко освещенное августовским солнцем окно. Сквозь проволочную сетку, вставленную в раму от мух, слышатся веселые ликующие голоса народа, смех, пение, заглушенные ружейные выстрелы. Изредка, приглушая все эти звуки, четко, металлически стучат пулеметы.

— Люся, — шепчет Константин своей подруге, сидящей у окна. — Что ты там видишь?

— Народ радуется. Слышишь, как кричат?

— Значит, Париж освобожден? А почему стреляют?

— Видно, кое-где немцы еще сопротивляются.

— Какая радость для народа! А что теперь в России делается?

— Сегодня по радио передавали, что советские войска перешли границу Германии.

— Возьмут Берлин. Непременно возьмут.

В передней слышится звонок.

— Звонят, — говорит слабым голосом Константин.

— Я слышу, — отвечает хозяйка. Она встает и идет открыть дверь.

Константин прислушивается к ее шагам. Его желтое, как пергамент, лицо покрылось белой щетиной бороды. Нос заострился, глаза заплыли синевой… Видно, что ему осталось недолго жить.

В передней послышались голоса.

Тихо ступая, в спальню вместе с хозяйкой вошли Сазон Меркулов и Робер Гожан. Они в темно-синих беретах со звездочками, в руках у них автоматы.

Гожан повалился на колени перед кроватью Константина и заплакал.

— Сударь, простите. Я виноват перед вами… Произошла ошибка. Вот вам автомат, убейте меня.

— Зачем же вас убивать? — слабо улыбнулся Константин. — Вы еще так молоды, пригодитесь своей родине. А что до меня, мне кажется, что я виноват сам перед собой и давно уже заслужил выстрел в лоб.

Смешно было смотреть на этого огромного парня с автоматом, стоявшего на коленях перед постелью умирающего и рыдавшего, как ребенок.

— Вы еще поправитесь, мсье.

— Нет, Робер, я скоро умру… Сазон Миронович, когда ты едешь в Россию?..

— Душа рвется, Константин Васильевич, — зажмурившись, потряс головой Меркулов. — Будь у меня крылья, так, кажись, сейчас полетел бы… Да, говорят, будто все мы, партизаны, должны влиться во французскую армию и с ней идти на Берлин на соединение с нашими, советскими.

— Ну, все равно, — сказал Константин. — Сейчас или позже, но Россию ты увидишь, увидишь и моих родных. России земно поклонись от меня, блудного ее сына. А моим родным, особенно брату Прохору, расскажи о последних днях моей жизни. Скажи, что умер, мол, я примиренный со своей родиной… Примиренный… Было бы легче мне умирать, если б я знал, что умираю и прощенный ею.

Он закрыл глаза. Казалось, он заснул. Отирая глаза руками, тихо и осторожно ступая, Гожан и Сазон вышли из спальни.

Отгремели громы кровопролитной, ожесточенной войны, отшумели бури битв и сражений. Облегченно вздохнула Европа, освобожденная советскими и союзническими войсками от немецких фашистов. По всему земному шару пронеслась слава великой социалистической державы, на которую выпала огромная, решающая роль в борьбе за освобождение европейских народов.

Авторитет Советского Союза поднялся высоко. Почти все знали, что, если бы не советские доблестные войска, не их подвиг и героизм, нельзя было бы разгромить гитлеризм, и фашистская паутина опутала бы если не весь мир, то во всяком случае большую часть его.

Советский народ ликовал, празднуя свою победу, доставшуюся ему очень дорогой ценой. Много было жертв принесено для достижения ее, много сирот и вдов появилось в нашей стране.

…В Москве только что отпраздновали День Победы. На Красной площади, у Мавзолея великого Ленина продефилировал парад победителей, повергавших у подножия Мавзолея немецко-фашистские знамена.

На парад Победы в Москву было вызвано из действующей армии много генералов, офицеров, солдат. Пригласили и генерал-полковника Прохора Васильевича Ермакова. Вместе с ним в столицу приехал и Виктор по заданию редакции газеты, в которой он сотрудничал.

Находясь в Москве, Прохор и Виктор вызвали туда своих жен и, собравшись у Мушкетовых, решили в семейной кругу отпраздновать победу.

Скудновато было с продуктами. Но кое-что выкроили из пайков, полученных Аристархом Федоровичем и Надеждой Васильевной. Помог еще Прохор Васильевич. От откуда-то достал пакет с консервами и рыбой, флягу со спиртом и прислал все это с адъютантом.

…Пока Надежда Васильевна с Харитоновной сервировали стол, устанавливали закуски и бутылки, Аристарх Федорович, придя из госпиталя пораньше, надел свой новый генеральский китель и торжественно расхаживал вокруг стола.

У ног его вертелся маленький внучонок, не спуская своих зачарованных глаз с серебряных погонов деда, с его позвякивающих и сверкающих орденов и медалей.

— Дедуська, — лопотал он, — возьми меня на ручки.

— Ладно, — согласился дед. Он сел на диван и посадил к себе на колени кудрявого бутуза.

Внимание мальчика тотчас привлекли ордена. Перебирая их ручонками, он спросил:

— Дедуська, ты генерал?

— Генерал.

— А я?

— А ты генеральский внук.

— Нет, — наморщился мальчик. — Я тоже хочу быть генералом.

— Но это надо заслужить.

— А как?

— Во-первых, надо слушаться маму, дедушку, бабушку, Харитоновну.

— А я слушаюсь. А еще что?

— Ну, а во-вторых, надо хорошо есть. А ты ешь плохо.

— Я буду есть.

— Ну, если обещаешь, посмотрим, может, и будешь генералом…

Прозвучал звонок.

— Первый гость, — сказал Аристарх Федорович, вставая с дивана.

Но это пришла Лида. Несмотря на то что похудевшее лицо ее было очень бледно, она по-прежнему казалась интересной. Когда ее привезли домой в Москву из Германии, она была на волоске от смерти. Аристарх Федорович сам оперировал свою дочь, сам и выходил ее.

А вслед за Лидой пришли Прохор Васильевич с женой и Виктор с Мариной, спустя несколько минут — Иван Ермаков со своей молоденькой женой, тоненькой, как полевая былинка, блондинкой.

— Знакомьтесь с моей женой, — представил ее Ваня. — Зовут ее Соней. Тоже художница, причем талантливая. Прошу ее любить и жаловать.

Молодая женщина была здесь впервые, а поэтому при виде незнакомых людей, причем таких солидных, чувствовала себя немного растерянно, робко. Подавая каждому руку, она смущалась и говорила тихо: