Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

А тут, в довершение ко всему, вскоре после возвращения Константина из СССР его разыскал Чернышев, приехавший из Нью-Йорка.

— Ну как? — спросил он.

Константин рассказал, как родные Чернышева отказались принять его посылку.

— Ерунда! — возмутился Чернышев. — Не поверю. Вы просто и не попытались разыскать моих родных.

— Хотите верьте, хотите нет, — пожал плечами Константин. — Это дело ваше. Убеждать не буду.

— А информация?

— Вот, — передал Константин Чернышеву напечатанные на машинке листы своих Записей.

Чернышев бегло просмотрел их.

— Что за детский лепет?! — побагровел он от гнева. — Это же белиберда! Если все это опубликовать, то меня, пожалуй, обвинят, что я большевиком стал. По-вашему, выходит, что казаки сами идут в колхозы и что в России — тишь да благодать… А где же волнения, мятежи, недовольство казаков насильственной коллективизацией?

— Я писал правду, — холодно ответил Константин. — Выдумывать не хочу, да и не мастер. Никаких мятежей и бунтов в России я не видел и ничего о них не слышал.

— Глупости! Быть этого не может! Почитайте газеты. В них говорится, что в России массовое недовольство крестьян коллективизацией. В колхозы насильно загоняют…

— Представьте, я этого не заметил.

— А вот ваши коллеги, с которыми вы ездили, заметили. Они о другом пишут…

— Не думаю. Со мной ездили честные люди. Не могут они неправду написать. А если пишут, то, значит, их заставили врать…

— Ну, хорошо, — уже более спокойно сказал Чернышев. — Какое же все-таки у вас сложилось мнение о положении в России, о народе русском?..

— Мнение таково, — твердо сказал Константин, — нам, белоэмигрантам, надо выбросить из головы бредовую мечту о волнениях в России. Мы ей не нужны. О нас никто не думает и нас там не ждут. Мы не нужны даже своим родным. Вы об этом можете судить по тому, как отнеслась к вашему подарку ваша сестра. А я сужу по тому, как встретили меня моя сестра и мой брат, которых мне довелось увидеть. Такие избавители, как мы с вами, — горестно усмехнулся он, — им не нужны…

— Ложь! — гневно крикнул Чернышев.

— Нет, истинная правда, — вздохнул Константин. — Моя поездка в Россию открыла мне глаза.

— Да что с вами толковать, — безнадежно махнул рукой Чернышев. — Вы просто больной человек, психопат. Прощайте!

И снова для Константина наступила сиротливая, одинокая жизнь в большой чужом городе. Ни с кем из белоэмигрантов он не общался, жил отчужденно от всех. Пока еще были деньги, он не пытался искать заработка. Его охватила полная апатия ко всему.

Иногда он со всей сердечностью вспоминал хорошего, душевного парня Воробьева. В черную минуту жизни Константина Воробьев сумел поддержать его… «Где ты? — думал о нем с грустью Константин. — Может быть, ты нашел свое счастье в жизни, а может быть, тебя и в живых нет?»

Константин прекрасно знал, что русские эмигранты в поисках денег не брезгали ничем. Они обращались за помощью к кому угодно. То выклянчивали какую-то мзду у «нефтяного короля» Детердинга, женатого на русской эмигрантке, то обращались за милостыней к богатым сутенерам, вроде Чернышева, к американским благотворительным организациям, к президенту Чехословакии Масарику, к югославскому королю, к папе римскому, к Муссолини и Гитлеру, ко всяким международным лигам и капиталистическим воротилам, которые были заинтересованы в антикоммунистических услугах бывших русских белогвардейцев…

Но Константин не хотел ни к кому обращаться за помощью, не хотел связывать себя ни с кем, продавать свою свободу.

Он вспомнил о Понятовском, которого не видел более трех лет, и решил пойти к нему. Тот, по мнению Константина, был человеком независимым, не примыкал ни к каким заграничным союзам и группировкам. Не исключено, что Понятовский поможет Константину найти работу.

Когда он позвонил у двери квартиры Понятовского, ему открыла все та же смазливая черноглазая служанка Сюзанна, что была и при прошлом его посещении.

— Бонжур! — сказал Константин. — Мсье Понятовский дома?

— Мсье умер, — вздохнув, грустно ответила служанка.

— Как умер? — отшатнулся Константин: — Когда?

— Полгода назад.

— Боже мой!.. Такой еще молодой, цветущий!

— У него был рак печени, — словоохотливо сообщила служанка.

— А мадам?

— Мадам Люси дома. Как прикажете доложить?

— Сюзанна, ведь я же бывал у Понятовских, — пожурил Константин. Неужели не узнали меня?.. А вот я-то вас помню. Даже имя запомнил…

— Пардон, сударь, — покраснела служанка. — Но у нас бывает много народа…

— Скажите мадам, что просит позволения повидать ее генерал Ермаков.

— О! — изумилась служанка. — Сейчас, мсье.

Вместо нее в переднюю тотчас же вихрем выскочила из комнаты в хорошеньком сиреневом домашнем халате сама хозяйка.

— О, как это приятно! — обрадованно заговорила она, обеими руками тряся руку Константина. — Как я рада, Константин Васильевич! Как рада! Здравствуйте, дорогой, — расцеловала она его в щеки. — Проходите в гостиную. Я сейчас переоденусь.

— Не надо, Люся, переодеваться, — удержал ее Константин. — Ведь мы же свои люди. Ваш халатик вам так к лицу.

— Да? — просияла хозяйка. — Как вы меня находите? Постарела я за эти годы?..

— Нисколько, — зная ее слабость, ответил он. — Вы все такая же интересная, привлекательная.

Хозяйка порозовела от удовольствия. Конечно, Константин заметил, что за эти годы она постарела. У глаз ее обозначились веера морщинок. В черных волосах засеребрился иней седины. Ей было уже далеко за сорок, но выглядела она моложе.

— Мадеры? Коньяку? — спросила она.

— Уж лучше, конечно, коньяку. Говорят, что он не вреден для здоровья, даже, как говорил мне Черчилль, полезен…

— А вы разве с ним встречались?

— А как же? Когда-то я, Люсенька, был большим человеком в донском правительстве… Представителем ездил в Лондон… Я-то ездил в Лондон, а в это время проклятый Брэйнард мою жену обработал и в Англию увез. Да что вам, Люся, об этом говорить, вы же прекрасно обо всем осведомлены… Приятельницей были моей жены…

— Ну ладно, — сказала хозяйка успокаивающе. — Не вспоминайте об этом, Константин Васильевич.

Сюзанна принесла коньяк, рюмки, тонко нарезанный лимон с сахаром, поставила коробок на стол с прекрасными гаванскими сигарами, оставшимися еще от хозяина.

— Можно? — вопросительно взглянул Константин на хозяйку, беря из коробка сигару.

— Курите, конечно.

Константин закурил.

— Милая Люся! Как же это так внезапно умер Сергей Венедиктович? — спросил он сочувственно.

Хозяйка всхлипнула, приложила надушенный платочек к глазам.

— Это ужасно, Константин Васильевич. Я так его любила. И он ко мне всегда хорошо относился… Он все жаловался на печень. Врачи ничего не могли определить. Оказался рак. Операцию делать было уже поздно. Каких только знаменитостей я не приглашала к нему… Ничто не помогло… Умер мой Сереженька.