Амин Маалуф - Крестовые походы глазами арабов

Город же в это время был в крови и огне. Мужчины, женщины и дети пробовали бежать по грязным переулкам, но рыцари легко настигали их и убивали на месте. Крики ужаса последних из оставшихся в живых постепенно смолкали; вскоре их заменило нестройное пение пьяных франкских грабителей. Поднимался дым от многих горящих домов. К полудню город окутал траур. Только один человек сохранил голову среди кровавого безумия 3 июня 1098 года: это был несгибаемый Шамс ад-Даула. Когда город был захвачен, сын Яги-Сияна заперся в цитадели с небольшой группой бойцов. Франки несколько раз пытались вытеснить их, и каждый раз оказывались отброшенными с немалыми потерями. Самый главный из франкских вожаков, Боэмонд, огромный человек с длинными светлыми волосами, сам был ранен в одной из этих атак. Сделав выводы из своей неудачи, он отправил Шамсу послание, предлагая оставить цитадель в обмен на гарантию безопасности. Но молодой эмир гордо отказался. Антиохия была владением, которое он должен был унаследовать, и потому он намеревался биться за неё до последнего вздоха. Не было недостатка в продовольствии и в острых стрелах. Величественно возвышавшаяся на вершине горы Хабиб аль-Наджар, цитадель могла противостоять франкам долгие месяцы. Они потеряли бы тысячи людей, пробуя подняться на её стены.

Решимость этих последних защитников в конце концов была вознаграждена. Рыцари отказались от штурма цитадели и вместо этого устроили вокруг неё охраняемую зону. Потом, через три дня после падения Антиохии, Шамс и его товарищи увидели к своему ликованию появившуюся на горизонте армию Карбуги. Для Шамса и горстки его несгибаемых воинов приближение исламской конницы казалось каким-то чудом. Они протирали глаза, плакали, молились и обнимали друг друга. Солдатские возгласы «Аллах акбар!» («Бог велик!») сливались над цитаделью в непрерывный рёв. Франки попрятались за стены Антиохии. Осаждающие стали осаждёнными.

Однако радость Шамса оказалась смешанной с горечью. Когда первые эмиры из спасательной экспедиции появились на его редуте, он забросал их тысячью вопросов. Почему они пришли так поздно? Почему они дали франкам время захватить Антиохию и перебить её жителей? К его крайнему изумлению, эмиры, далёкие от того, чтобы защищать тактику их армии, осуждали Карбугу за все его нехорошие поступки: Карбуга заносчивый, спесивый, негодный трус.

Дело тут шло не только о личной антипатии. Это был настоящий заговор и его зачинщиком был никто иной, как Дукак Дамасский, присоединившийся к отрядам Мосула, как только они пересекли территорию Сирии. Мусульманская армия была самым очевидным образом не однородной силой, а коалицией князей, чьи интересы часто оказывались противоположными. Ни для кого из них на были секретом территориальные амбиции атабега, и Дукаку не составило большого труда убедить своих коллег, что их настоящим врагом был сам Карбуга. Если он выйдет победителем из схватки с неверными, он представит себя как спасителя, и тогда ни один сирийский город не ускользнёт от его власти. С другой стороны, если Карбуга будет разбит, опасность для сирийских городов исчезнет. В сравнении с этой угрозой вторжение франков казалось меньшим злом. Не было ничего особо тревожного в желании Рума вернуть свой город Антиохию с помощью этих наёмников, ибо нельзя было представить, что франки создадут в Сирии свои собственные государства. Как пишет Ибн аль-Асир, атабег так раздражал мусульман своими притязаниями, что они решили предать его в самый решающий момент сражения.

Таким образом, эта великая армия была колоссом на глиняных ногах, готовым рухнуть от первого щелчка. Шамс, который совсем не был готов оставить Антиохию, всё ещё искал возможность преодолеть разногласия. Он полагал, что ещё не время сводить счёты. Но его надежды быстро исчезли. Уже в день своего прибытия Карбуга сообщил Шамсу, что тот отстраняется от руководства обороной цитадели. Шамс был возмущён. Разве он не сражался храбро? Разве он не устоял против всех франкских рыцарей? Разве он не был полноправным наследником правителя Антиохии? Атабег отказался обсуждать эти вопросы. Он был главным, и он требовал повиновения.

Сын Яги-Сияна был теперь убеждён, что мусульманская армия не сможет одержать победу, несмотря на свою внушительную величину. Единственным его утешением было то, что в лагере врагов ситуация была едва ли более лёгкой. По сообщению Ибн аль-Асира, после захвата Антиохии франки оставались без еды двенадцать дней. Знатные люди поедали своих коней и мулов, бедные — падаль и листья. Франки страдали от голода и в предыдущие месяцы, но тогда они ещё могли доставать провизию, совершая набеги на окрестности. Теперь в новом статусе осаждённых они были лишены этой возможности, а продовольственные резервы Яги-Сияна, на которые они так рассчитывали, оказались практически исчерпанными. Дезертирства происходили в угрожающем масштабе.

Само провидение, казалось, не могло решить, какой из этих двух изнурённых и деморализованных армий отдать предпочтение в июне 1098 года. Но потом всё решил один необычный случай. Иноземцы считали его чудом, но рассказ Ибн аль-Асира не содержит никакого намёка на чудеса.

Был среди франков Боэмонд, их предводитель, но был ещё один очень хитрый монах, который уверил их, что в Кусьяне, большом здании в Антиохии, зарыто копьё мессии, мир его праху. Он сказал им: «Если вы найдёте его, вы победите, в противном случае — это равносильно смерти». А перед этим он закопал копьё в земле Кусьяна и уничтожил все следы. Он велел франкам поститься и каяться три дня. На четвёртый день он позволил им войти в здание вместе со слугами и ремесленниками, которые всё раскопали и нашли копьё. Тогда монах воскликнул: «Радуйтесь, победа обеспечена!» На пятый день они стали выходить из города небольшими группами по пять-шесть человек. Мусульмане сказали Карбуге: «Мы должны пойти к воротам и убить всех, кто выходит. Это будет нетрудно, потому что они рассеяны». Но он ответил: «Нет. Ждите, когда они все уйдут, и мы убьём их всех, одного за другим».

Рассуждения атабега были не настолько уж глупы, как может показаться. Со столь недисциплинированными отрядами и с эмирами, ждавшими малейшего повода, чтобы покинуть его, он не мог позволить себе затягивать осаду. Если франки готовятся начать бой, он не должен испугать их слишком массивной атакой, которая заставила бы их вернуться в город. Но чего Карбуга не ожидал, так это того, что его решение повременить с нападением оказалось на руку тем, кто желал его поражения. Покуда франки продолжали развёртываться, в мусульманском лагере начались дезертирства. Прозвучали обвинения в предательстве и трусости. Чувствуя, что он теряет контроль над своими отрядами, и что он, очевидно, так же недооценил численность осаждённой армии, Карбуга стал просить у франков перемирия. Это только уничтожило остатки уважения к нему в армии и воодушевило врага. Франки ринулись в атаку, даже не ответив на его предложение и вынудили Карбугу в свою очередь выпустить на них волну конных лучников. Но Дукак и большинство эмиров уже как ни в чём ни бывало уходили со своими отрядами. Увидев возрастающую изоляцию, атабег дал команду к общему отступлению, которое немедленно превратилось в беспорядочное бегство.