Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария

Крики, стоны, лошадиное ржание, лязг брони и звон мечей стояли над полем. Кровь лилась ручьями, падали мёртвыми сотни и тысячи тел, а клинки всё блистали без устали, летели сулицы, и вздымались копья.

И опять русы под натиском превосходящего числом и железной бронёй врага стали отступать к Доростолу.

По знаку Святослава запели турьи рога, и из града вылетел княжеский Гординский полк – самый лепший из всех полков киевских. А впереди храбрейших витязей летел Зворыка, прозванный врагами Волком, вздымая в деснице меч, а пустая шуйца его сорочки трепетала по ветру.

Залюбовался князь своим полком и воскликнул:

– Твои, Цимисхес, «Бессмертные» с головы до ног в броню закованы, а наша броня – храбрость воинская, Перун Небесный и боги славянские! Вперёд, братья, слава Перуну!

Пролетел Гординский полк сквозь расступившиеся ряды русов и врезался во врагов с такой силой и яростью, что мечи их разрубали греческую броню, сносили головы и отсекали руки, работая, будто железные мельницы смерти. Ромеи дрогнули и отошли. Поле битвы осталось усеянным мертвецами, шлемами, сломанными мечами, щитами и копьями и множеством раненых.

– Княже, – позвал кто-то, – тысяцкого Зверобоя нашли, твоего прежнего старшего стременного.

Чрево темника было пробито копьём, и он сильно страдал.

– Княже, – прохрипел он, узрев Святослава, – дозволь пожать руку твою… и добей меня своей милостью…

Князь, наклонившись, поцеловал Зверобоя в лоб, сжал его руку, а затем, подняв меч, пронзил остриём храброе сердце стременного.

Многих воев не стало в том сражении. Едва собрали раненых, восстановили порядок в рядах, как греки пошли на новый приступ.

Опять мечи зазвенели по латам и загремели по щитам. Отчаянно сражались греки, и упорно оборонялись русы. От пыли и топота померкла синяя сварга, прах встал над Доростольской долиной, пали иссечённые цветы и травы, а земля колебалась, казалось, до самых недр.

Снова отошли греки. А русы пошли по полю собирать своих убитых и раненых и отправлять их в град, а греков несли и бросали в синий Дунай. Был уже обеденный час, из града явились жёны, неся еду и питьё, и русы ели почти на ходу.

Вдруг некое волнение пошло по рядам – воины увидели Переяславского Могуна со жрецами, которые, двигаясь меж уставших защитников, пели славу богам. Могун, беря подножный прах, бросал его на четыре стороны и молвил громким гласом:

– Не одолеть вас врагу, витязи русские, ни с полудня, ни с полуночи, ни с восхода, ни с захода. Нынче зрел я пророчество богов наших, кои рекли, что с честью покинете вы поле сие, и враги не одержат победу. Слава богам нашим!

– Слава! – отвечали, воодушевляясь, полки.

И опять возгорелся бой.

Целый день шла битва, и греки ходили на приступ двенадцать раз. И двенадцать раз успех склонялся то на одну, то на другую сторону.

Вопреки всем здравым расчётам и законам войны, кои император Цимисхес впитал в себя во многих битвах с персами и арабами, его доблестная армия не могла одолеть варваров. Это было необъяснимо – ни страстные молитвы к Господу Иисусу и Пресвятой Богородице, ни разумные доводы никак не помогали и не могли объяснить происходящее.

В конце дня, отчаявшись перехватить инициативу, Цимисхес собрал всю конницу, присоединил к катафрактам своих «Бессмертных» и велел скакать на противника во весь опор.

Громко затрубили медные трубы, раздался глас императора, призвавший воинов показать свою ромейскую доблесть, и железная лавина неудержимым валом покатилась на Святославичей, круша, топча и повергая наземь тесные ряды россов один за другим. Передовые ряды были сокрушены почти полностью. И опять вылетел Гординский полк со Зворыкой, кинулся навстречу врагу и оказался на самом острие железного вала. Ещё отчаянней бились витязи, да только мало было их, и таял полк, словно льдинка в горячей воде. Видя, что стальная армада ромеев входит в средину его войска, как кинжал в обнажённое тело, Святослав велел отступить в Доростол и закрыл град.

Хлынувшие со стен потоки кипящей воды и смолы, а также сбрасываемые валуны остудили пыл увлечённых захватчиков.

И когда вернулись защитники в град, от Гординского полка осталась только сотня, и принесли они с собой тело Зворыки-темника.

Святослав с посеревшим ликом подошёл к верному боевому другу.

– Зворыка бился с врагом до последнего и повелел сказать, что погибает на поле брани за Русь вольную! – глухо молвил сотник.

Невольная слеза скатилась из очей Святослава. Он медленно снял шелом. Потом вынул меч и сказал, обращаясь к темнику:

– Мечом сим Перуновым клянусь отомстить за смерть твою, храбрый Зворыка! Вечная слава тебе и память, честной воин!

Ромеи отошли, торжествуя победу: всё же они вынудили скифов отступить!

Император приказал выдать всем вина и двойную порцию еды. Ведь воинам не удалось сегодня толком пообедать – неслыханное дело для императорской армии, да и для фемной тоже.

– Ничего, – воодушевлённо громыхал своим полководческим голосом Варда Склир, – под вино мои воины одолеют и три обеда, как они одолели презренных скифов!

– О-го-го, – громогласно восклицал во всю свою глотку могучий мелиарх, – мы подкрепимся, выспимся, а завтра устроим этим несчастным варварам настоящий ад, они ещё узнают, что могут сделать с ними доблестные воины старого Седония! – Хохот его раскатился так, как будто вдруг прозвучали средь ясного неба громовые раскаты.

Полночи византийцы пировали, прославляя своего императора, а тот щедро раздавал награды отличившимся и обещал горы золота и добра после виктории над скифами. Воины горланили хвалебные песни, воспевая своё геройство, силу и отвагу, и прежде всего непобедимого василевса Иоанна.

Однако усталость от необычайно напряжённого и непривычно долгого сражения, обильная еда и вино быстро одолевали их, и вскоре гомон, песни и бравые возгласы воинов умолкли, перейдя в разноголосый храп.

А после полуночи у лагеря Цимисхеса трижды прокричала ночная птица – ей ответила другая со стороны ближайших ворот града, которые тихо распахнулись, и из них потекли, как тени, воины Святослава. На крепко спящих греков обрушились «побеждённые» русы и болгары. Кто-то, проснувшись от шума схватки и звона клинков, едва успевал выскочить из палатки, кто-то, открыв глаза, ошарашенно наблюдал, как парусиновая стенка расползается от меча или кинжала и в образовавшийся проход вскакивает мрачный скиф, разя всех вокруг, а с другой стороны в походное жилище таким же путём врывается второй, третий, пятый… Пока очнулись ромеи, пока те, кто успел, спешно напялили на себя прочные клибанионы и сгрудились, чтобы отразить неожиданное нападение, многие уже расстались с жизнью в той части лагеря, что была обращена к Доростолу. Истребив не менее тысячи греческих воинов и потеряв около сотни своих, варвары так же неожиданно исчезли в ночи, как и появились.