Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария

Над миром опять вставала Заря, тяжко налитая кровью. В одном из домов, обустроенном под княжескую светлицу, всю ночь горели свечи и масляные плошки. Святослав держал совет со своими военачальниками. Старый Свенельд вздохнул и опять повернулся к Святославу:

– Дружина смертельно устала, княже, от непрестанных боёв. И воинов у нас совсем мало, и припасов совсем нет. Зачем держаться за пустой град? Не лепше ли уйти в Киев, а потом вернуться с новыми силами и разбить византийцев?

Святослав обратил на воеводу горящий взор:

– Ты предлагаешь отступить? А что скажут на то мои кияне и что скажут византийцы? Я ни перед кем ещё не сгибал выи…

– Знаю, знаю, княже, – поспешно перебил Свенельд. – Думаешь, мне нравится этот выход? Но другого я просто не вижу. Запасов драной гречки пополам с мышиным помётом, прелой пшеницы и конского мяса в крепости осталось на три дня. Овёс для коней можно растянуть на седмицу. И взять припасов больше неоткуда – мы в плотном кольце. А тьмы наши? В Севской осталось четыреста воев. А есть тьмы по сотне, а то и в десяток! Как такая тьма супротив греческой встать может, даже самая наихрабрейшая? Надо мыслить не про смерть, а про живот наш. Ибо что нам даст твоя смерть, княже? Другого тебя не будет. Надо пробиваться к полуночи, домой. Готовить новые дружины.

– Лучше выступить ночью, – предложил полутемник Путята, – темень поможет нам скрытно выйти. Можно вплавь по Дунаю.

– Никакая темь не поможет, – угрюмо буркнул Васюта, – греки всё время начеку, переловят, как щенят. Лучше уж с греками договариваться, идти с ними на перемирие…

– Погибнет, – помолчав, сказал с тяжким вздохом Святослав, – погибнет слава русская, если ныне устрашимся смерти! Кому нужна жизнь, спасённая трусливым бегством? Другие народы станут нас попросту презирать. Выбор только один: либо мы останемся достойными славы предков и победим греков, как одолели многие другие племена и народы, либо падём с честию, совершив дела великие! Завтра Перунов день, и сам бог наш воинский, что всегда даровал победу, поможет нам! Слава Перуну!

– Слава! – громыхнули военачальники, вскакивая с мест. Пламенная речь князя возымела, как всегда, чудное действие. В очах полутемников и тысяцких горел такой же неукротимый огонь, как и в очах Святослава.

– Стройте полки на утреннюю молитву и поверку! – велел князь. – Пошлите к Могуну на Мольбище, пусть готовит завтра утреннюю службу, полки придут на благословение перед битвой…

Рано утром дружина выстроилась на главной городской площади. Все уже знали, что нынче состоится решительная битва с врагом.

После переклички военачальники повели полки на молитву. На Мольбище Переяславский Могун с кудесниками уже творили требы богам.

Подойдя к выстроившимся полкам, Могун громким и сильным голосом начал петь молитву Перуну:

Воины дружно подхватили:

Песня лилась и ширилась, и каждый воин понимал, что нынче предстоит смертный бой. Но не было страха в сердцах русских пардусов, а песня наполняла их души отвагой и мужеством.

Потом Святослав коротко сказал о предстоящей задаче: борзо напасть на врага, ошеломить его натиском и победить в решающей битве.

– Бейте, братья, врага дерзостью, ибо дерзость и борзость есть наивысшие силы воинской яри. Соколом нападайте на противников и когтите, не давайте опомниться, чтобы они силу нашу не перечли. А смерть на поле боя с мечом в руке прекрасней позора и унижения! Вперёд, за Русь, с нами Матерь-Сва и Перун! – горячо рёк Святослав, всё более и более возжигая в себе эту самую святую ярь, которая одна осталась надеждой для всех воинов, что сейчас шагнут за черту смерти. Когда узрели ближние к князю темники печать Перунову на его челе, то и сами, подобно сухой поросли в знойной степи, стали возгораться той праведной силой.

Рядом с князем стал Переяславский Могун и молвил громким гласом, чтоб слышал каждый воин:

– Я нынче тоже пойду с вами в сию для многих из нас последнюю сечу. – Он подождал, пока по рядам дружины прошёл шум, будто свежий ветер по дунайской волне. – Пойду, потому как нет у нас права проиграть битву сегодня. Погибнуть можем, но проиграть нет! Иначе разрушат алчные визанцы и Болгарию, и Переяславец наш, разорят и в рабство продадут землепашцев и рукомысленников, а потом двинутся далее на Русь Киевскую. Потому нет нам пути назад, лепше, как князь молвил, костьми лечь в землю Болгарскую, но и греков коварных истребить нещадно! – закончил свою краткую, но вескую речь Могун.

И опять по рядам прошёл шелест удивления, потому что рядом с Могуном стал облачённый в ризы отец Гавриил:

– И я иду с вами, великие и могучие воины, потому что ваше поражение – это рабство Болгарии под тяжкой пятой Империи, которая может только грабить и убивать и не ведает истинной Христовой любви, сострадания Божьего и благости души живой. Они, – священник указал десницей за стены града, – не христиане, хотя именем сим прикрываются, как волк овечьей шкурой. Потому я, отец Гавриил, иду с вами в сечу не только как христианский священник, но и как болгарин Стоян Петкович.

Подле Могуна стоял большой медный чан с водой.

Сотворив привычную молитву киевским богам, призвав их сохранить русских воинов и навлечь погибель на врагов, Могун сказал:

– Чтобы воевать с железными воями, надо омыть мечи Перуновой водой.

– А что за вода? – вполголоса спросил Ярослав.

– Та вода сотворяется Перуновой молнией, которая падает в реку или озеро и наделяет воду особой силой, – шёпотом отвечал ему Младобор.

– Во время последней грозы молния ударила в Голубиное озеро, что на окраине града, – в подтверждение его слов произнёс Могун. – Мы ночью при свете Макоши и с молитвой Перуну набрали священной воды и привезли сюда. – Могун указал на чан. – Пусть теперь каждый из воинов, проходя мимо, окунёт свой меч в Перунову воду, которая даст русскому железу силу противостоять железу греческому! Да хранит вас Великий Триглав! – И Могун сотворил рукой широкое коло, благословляя собравшихся.

Святославово войско бодро с песней выступило из града сразу из двоих ворот – пехота появилась из западных ворот, напротив которых стоял Варда Склир со своей восточной этерией. А из восточных ворот, охраняемых стратопедархом Петром с болгарским ополчением, неожиданно появилась русская конница. Чтобы усилить остатки своего воинства, повелел князь сесть на коней даже морской тьме Притыки, хоть тем привычней было биться в пешем строю, по варяжскому устою. Собрали всех коней, какие остались в граде, и тех, чьи всадники были убиты или ранены, а ещё тех, что успели умыкнуть в ночной вылазке у зазевавшихся византийских коноводов.