Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

– Такова-то была война, каковой представили ее тебе эти артисты, таков был весь поход. Какая же это война, разрешение на которую дали твои собственные военачальники, которую допускал договор, причем поруганию подверглось имя не только прочих богов, но и твое собственное, Цезарь? Теперь же мне следует поговорить также относительно пленных. Бежавшие от гнева Ирода первые сорок трахонских разбойников, а потом и больше, сделали своим убежищем Аравию. Их принял к себе Силлей и стал кормить их назло всем прочим обитателям страны. Им он роздал земли, и с ними он сам делил добычу от грабежей их. Он клятвенно обещал выдать этих людей Ироду в день возвращения своего долга, но и теперь еще нельзя указать ни на кого, кто был бы уведен царем из Аравии, кроме именно этих разбойников, притом даже не всех, а тех лишь, которые не нашли возможности скрыться. И вот, так как вся история о пленниках является ложным и злобным измышлением, то ты, Цезарь, узнáешь, какое огромное здание лжи воздвиг Силлей для того только, чтобы вызвать гнев твой. Я утверждаю, что когда на нас напала арабская рать и лишь после того, как на стороне Ирода пал один или двое, а Ирод слабо отбивался, явился на поле битвы арабский военачальник Накеб, потерявший при этом случае около двадцати пяти воинов. Число их Силлей умножил на сто и заявил, что пало две тысячи пятьсот человек…

Разгневанный Август спросил Силлея, так сколько же человек пало со стороны арабов – двадцать пять или две тысячи пятьсот? Вконец оробевший Силлей ответил, что точное число павших ему не известно, но очевидно теперь, что его ввели в заблуждение. Усилием воли Август подавил в себе неприязнь, вспыхнувшую к Силлею, и поставил ему в вину не только ложь, но и то, что оговорил его преданного друга. После этого Силлей был отправлен на родину с строгим наказом выполнить все обязательства, принятыми перед Иродом, а Август в присутствии Николая Дамасского написал новое письмо царю Иудеи.

Письмо это оказалось совсем коротким, состоявшим всего из нескольких строк, и бессвязным, что было не свойственно Августу. Начиналось оно с примирительных слов и пожеланий не сердиться на него, что неприлично в отношениях между друзьями. Затем император мягко выговорил своему наместнику за то, что тот позволил Арету провозгласить себя царем Аравии, не потрудившись получить одобрение императора или его, Ирода, как наместника Рима. В наказание за это своеволие он, Август, решил включить Аравию в состав Иудеи и подчинить ее прямой власти Ирода уже не как наместника, а царя. Впрочем, писал Август далее, учитывая возраст его друга и болезни, обрушившиеся на него, равно как отношения нетерпимости, сложившиеся в его доме между ним и его сыновьями Александром и Аристовулом, он, Август, оставляет все как есть и, более того, заботясь о здоровье своего друга освобождает Ирода от тяжких обязанностей наместника Сирии и Аравии. «Новым наместником этих провинций, – закончил Август свое письмо, – я назначаю молодого энергичного полководца Публия Квинктилия Вара, который успел проявить себя с лучшей стороны в укреплении могущества Рима в Европе, с которым, я надеюсь, у тебя сложатся самые добрые отношения».

Казалось, что письмо это написали два разных человека. На самом деле, как сообщит Ироду позже Николай Дамасский, первую половину письма Август написал сразу по окончании следствия, проведенного по делу Силлея, а вторую дописал после того, как он, Николай Дамасский, рассказал ему о тяжелой обстановке, сложившейся в доме Ирода. Август был удивлен, что отношения между Иродом и его сыновьями не только не улучшились после суда, проведенного им в Аквилее, но еще более обострились, и произнес: «Неудобно предоставлять новую область старику, который не в ладах с собственными детьми», – и дописал письмо совсем не так, как намеревался вначале.

Впрочем, Ирод не испытал ни малейшего чувства обиды на Августа. Он вообще не испытал никаких чувств, прочитав письма ученого сирийца и императора. Зуд, который с некоторых пор стал мучить его, стал особенно нестерпимым, и он вызвал врачей, чтобы те помогли перенести ему телесные страдания.

Ночью Ироду приснился Менахем. Он спросил ессея:

– Где обещанный тобою Машиах? Или ты обманул меня?

– Он придет, – сказал Менахем. – Он уже находится по пути к тебе, чтобы принять из рук твоих царскую корону.

– А что мне делать в ожидании Машиаха, когда мои сыновья уже примеряют эту корону на себя? – спросил Ирод.

– Убей их всех, как Авраам вознамерился убить Исаака, чтобы доказать свою нерассуждающую веру в Предвечного, – ответил Менахем.

– Убить? – устрашился Ирод.

– Принеси их в жертву за все твои прегрешения перед Господом Богом и Сыном Его, – жестко произнес Менахем и исчез.

Ирод проснулся. Была глубокая ночь. За окнами вспыхивали голубые сполохи молний и раздавались отдаленные раскаты грома. Внезапно за дверью спальни раздался шум: топот десятков подкованных калиг, отрывистые воинские команды, пронзительный женский крик. Ирод узнал голос Саломии. Высокий раб-эфиоп, новый постельничий Ирода, прибавил огня и вопросительно посмотрел на царя. Тот движением головы приказал ему выяснить, что случилось. Постельничий открыл резную дверь с лилиями, и тотчас в спальню вбежала Саломия, которую с трудом удерживали два дюжих телохранителя. Ирод, сев на постели, жестом велел телохранителям освободить сестру, и та, заливаясь слезами, кинулась брату на шею.

– Ты жив, Господи, благодарю Тебя, ты жив! – говорила Саломия, прижимая голову Ирода к своей груди. – Ты жив и ничто тебе не угрожает!

Ирод расцепил руки сестры, отодвинул ее от себя и спросил:

– Что случилось?

– Мне приснился ужасный сон, – отвечала Саломия, оттирая ладонями слезы. – Будто ты лежишь в своей постели зарезанный, а на подоконниках, на фоне вспыхивающих молний, стоят две тени, которые собираются бежать.

– Что за тени?

– Я не разобрала. Оба убийцы были в черном. А ты в это время лежишь, обливаясь кровью, и смотришь на меня с укоризной за то, что я не спасла тебя.

– Успокойся, сестра. Всему виной обстановка, сложившаяся в нашем доме. А тут еще эта приближающаяся гроза. Иди к себе.

– Я не сумею уснуть.

– Постарайся. – Ирод приказал телохранителям проводить Саломию, дверь за ними закрылась, раб-эфиоп погасил огонь в бронзовых шандалах, оставив гореть лишь один, и лег на пороге, натянув на себя плащ.

Ирод откинулся на подушки. Сон пропал. Чесались не только плечи и грудь, но и все тело. Ирод смотрел на высокие сводчатые окна, которые продолжали озаряться сполохами молний. В какую-то минуту ему почудилось, что на подоконниках возникли таинственные фигуры в черном. При очередной вспышке молнии Ирод явственно разглядел в их руках кинжалы. Это не испугало его, так что он даже не изменил позы. Ирод пристально всматривался в темноту, силясь разглядеть своих незваных гостей. Наконец он узнал одного из них: это был его старший сын Антипатр. Ирод произнес: «Привидится же такое!» – и, отвернувшись от окон, закрыл глаза, погрузившись в забытье.