Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

Настроение у Ирода, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю в последние месяцы, и смерть брата, было приподнятое. Мысль добиться назначения царем Иудеи Аристовула согревала его. Лучшей кандидатуры, чем этот храбрый молодой человек, нельзя было и выдумать. А как обрадуется царскому сану своего брата Мариамна!.. С самого начала пешего путешествия в Рим Ирод положил себе за правило идти без отдыха весь световой день, а чтобы время проходило незаметней, стал декламировать вслух стихи Гесиода [125], которые помнил еще со школьной скамьи:

«Под властью Аристовула Иудея обретет, наконец, покой, и в ней снова появится золотое поколение людей, не знающих горя, которое станет проводить все свое время в праздничных пирах», – думал Ирод.

На Ирода, читавшего Гесиода по-гречески, оглядывались встречные путники, догоняли и шли рядом попутчики. Просили не прерывать чтения, и Ирод, уступая их просьбам, с еще большим упоением продолжал читать, удивляясь тому, что память его продолжает хранить то, что, казалось, давным-давно должно было бы забыться, а еще больше удивляясь современности звучания этих стихов, хотя созданы они были без малого восемь столетий назад. Чудилось Ироду, что продолжение этих стихов рисует современное положение Иудеи, которое Аристовулу надлежит исправить:

Солнце стояла уже высоко, когда благодарные слушатели уговорили Ирода сделать привал и подкрепиться. Расстелили у дороги плащи, выложили на них снедь, предложили Ироду первому, за отсутствием чаш, выпить вина прямо из бурдюка. Поев, двинулись дальше. Среди попутчиков Ирода оказался знатный копт [126], вконец разорившийся у себя на родине и направлявшийся теперь в Рим искать правды и защиты. Сидя верхом на муле, он качался в такт его шагам и беззвучно плакал, утирая рукавом бурнуса слезы. «Нет в мире справедливости, – буднил он, ни к кому не обращаясь, – и никогда не было». Приняв Ирода за странствующего поэта, зарабатывающего себе на жизнь чтением стихов, он спросил:

– А стихи моей родины тебе известны? Не те, которые сочиняют сегодня, а старинные, которые созданы моими далекими предками?

Ирод, получивший в детстве классическое эллинистическое образование, которое предполагало основательное знание литературы древних народов, многие из которых исчезли, растворившись среди других, более молодых народов, ответил грустному копту:

– Известны.

– Старинные? – оживился копт.

– Очень старинные. Этим стихам уже три тысячи лет, и сочинены они были тогда, когда на земле не было еще ни евреев, ни греков, ни римлян.

– Умоляю тебя, прочитай! – стал просить копт. – Я хорошо заплачу тебе.

– Мне не нужны твои деньги, – ответил Ирод, – достаточно того, что вы накормили меня. Только мне не ведом язык твоих предков, я помню эти стихи в переводе на греческий.

– Все равно это стихи моего народа, читай их по-гречески, – сказал копт, слезая с мула и идя рядом с Иродом, чтобы лучше его слышать.

– Остальным нашим попутчикам, думаешь, будет интересно?

– Конечно! – с жаром произнес копт. – Как могут быть не интересны другим стихи моего народа, если мы первые в мире стали думать о душе человеческой?

– В таком случае, слушайте все, кому это интересно. – И Ирод в такт шагам, каким он и его спутники двигались по дороге, стал читать:

Копт, прижавшись лицом к плечу Ирода, разрыдался.

– Ты… ты, – говорил он, но рыдания мешали ему высказать свою мысль до конца. Подойдя к мулу, он порылся в мешке, свешивавшемся с седла, достал оттуда небольшую статуэтку Осириса, сделанную из золота, и протянул Ироду: – Возьми на память. Это очень древняя работа, которая не имеет цены. Когда тебе станет трудно, помолись моему богу, он обязательно тебе поможет.

Так, за чтением стихов, которые цепкая память Ирода хранила множество, в обществе сменяющих друг друга попутчиков наш герой достиг, наконец, цели своего затянувшегося странствия – Великого города в той его части, где Аппиева дорога сливается с Латинской дорогой и находятся термы [127], на месте которых спустя два столетия возникнут роскошные императорские термы Каракаллы, сохранившиеся поныне.