Анри Гуссе - Знаменитые куртизанки древности. Аспазия. Клеопатра. Феодора

© Л. И. Моргун, Литературная обработка и редактирование текста. 2015.

© ООО «Остеон-Пресс», оцифровка текста, 2015

ISBN 978-5-85689-029-6

Аспазия, Клеопатра и Феодора составляют триаду великих женщин любви древняго мира. Мы старались изобразить знаменитую гетеру, царицу-куртизанку и куртизанку-императрицу среди обществ и цивилизаций, которые они характеризуют и отражают. Вместе с Аспазией мы видим Афины в полном расцвете их бессмертного гения и неограниченную свободу их ревнивой, недоверчивой демократии. Клеопатра соприкасается с двумя мирами. По своим предкам, она принадлежит греко-египетскому миру Александрии, расслабленной богатством, роскошью и распутством и обреченной на гибель своей тщеславной и развратной царицей. Но по своим любовникам она принадлежит к римскому миру, потерявшему свои древние преимущества в соприкосновении с порабощенными народами, но сохранившему, несмотря на свою испорченность и кровавые драмы, гордость своего имени, непоколебимую твердость и неукротимую силу. Феодора – царица Византии той эпохи, когда она находилась в развитии своего военного могущества, порядка управления и народного богатства; в ту пору процветание искусств маскировало еще зародыши разрушения этой слишком обширной империи, состоявшей притом из элементов разрозненных, управляемой, под ширмой римских законов, восточным деспотизмом; народ, в ту эпоху увлекался единственно только скачками на ипподроме.

Каждая из этих трех женщин как бы соответствует известному моменту в развитии цивилизации, имеющей своим фокусом Афины – во время Перикла, Александрию и Рим – в эпоху Цезаря и Византию – в царствование Юстиниана.

Самое имя Аспазия означает «любимая» и ласкает ухо, как эхо длинного поцелуя; оно вызывает в нашей памяти воспоминание Древнего мира в его лучший период, в эпоху лучезарного расцвета греческого гения. Афины в V-м веке представляются нам блестящими, жизнерадостными, шумными, в полном движении и работе.

… Вот на Акрополисе партия рабочих, под руководством Иктина, Мнезикла и Калликрата, оканчивают Пропилеи [Предхрамие – ред .] и принимаются за Эрехтенон. Фидий последними взмахами резца заканчивает восточный фронтон Парфенона, между тем как Полигнот и Пененос пишут фрески на портике. Аплодисменты, крики удивления, взрывы смеха тридцати тысяч зрителей раздаются в театре Вакха: там идут трагедии Софокла и Еврипида, дают комедии Кратина и Ферократа. В Одеоне, архитектоническое расположение которого напоминает палатку Ксеркса и где балками служат мачты персидских трехбаночных галер, добытых при Саламине, в Одеоне соревнование поэзии с музыкой чередуется с публичными чтениями Геродота, излагающего первые книги своей Истории… Вот отряд гоплитов, возвращающихся с маневров, встречается на улице Гермеса с вереницей девушек, идущих черпать очистительную воду в фонтане Каллирхоэ.

Между тем как печальный кортеж одного из последних участников Марафонской битвы направляется к Дипильским воротам, отряд молодых людей, между которыми видны Аристофан, Фразибул, Конон, проходит вблизи Пританеи: периполарх, предводительствующий отрядом, подводит их к престолу Агролы для того, чтобы они принесли здесь гражданскую клятву.

…Агора [Базарная площадь] еще несколько минут тому назад была наполнена любопытными, которые останавливались перед лавочками продавцов и на пороге, там, где рассуждает Сократ и где обличает Тимон. Теперь площадь пустынна. После провозглашения герольда и приближения стрелков, граждане бегут в Пникс слушать Фукидида, сына Мелезия, и Перикла, сына Ксантиппа. Несколько часов позже толпа теснится на набережных Пирея; работающие на верфях прерывают свою работу, матросы коммерческих судов прекращают выгрузку бурдюков с хиосским и лесбосским винами, малоазиатских тканей, понт-эхинского дегтя, евбейской ржи; они прерывают нагрузку кож, глиняной посуды, духов, масла, меда и фиников. Они поднимаются на палубу, взбираются на веретено якорей… Но вот картина достойная того, чтобы ею залюбоваться: это – победоносная эскадра, возвращающаяся в военный порт.

Наступает вечер, солнце прячется за Эгалейской горой, бросая на горы Аттики красные и лиловые лучи. Группы рабов уходят из заводов и мастерских. Протагор, Зенон, Дамон отпускают своих учеников; Антифон зажигает лампу для ночной работы; астроном Метон начинает свои наблюдения. Диктериады держа во рту веточку мирты, показываются на пороге своих домов; молодые евпатриды, защитники и игральщицы на флейтах нахлынули в Керамикские сады. Алкивиад, голова которого украшена фиалками и золотистыми кобылками, волочит по земле омофор и проходит через середину агоры; он зван на ужин, конец которого предвидится к восходу солнца. Перикл, приветствовавший в тот же день народ в Пниксе, председательствовал в военном совете, перерабатывал с градоправителями и казначеями проект бюджета и теперь возвращается домой. Аспазия здесь: она ведет философские разговоры с Анаксагором, говорит о нравственных вопросах с Сократом, рассуждает о политике с Хариносом, о гигиене с Гиппократом, об эстетике с Фидием. Перикл целует ее в лоб, как он делает каждый день: утром – уходя, и вечером – возвращаясь домой.

Аспазия – "Юнона Перикла Олимпийца." Она царствует в Афинах своею красотою и умом. Женский терем она превращает в светскую гостиную. Аспазия имеет свой двор в этой демократической стране; она пользуется полною свободою в этом городе, законы и нравы которого навязывают женщине постоянную опеку; Аспазия заботится об этой столице, хотя сама она в ней иностранка.

Такова Аспазия в воспоминании или, вернее, такою она обрисовывается в нашем воображении. Как только начать более точно останавливаться на чертах этой женщины для того, чтобы перенести ее из области грёз в сферу реальной жизни – она теряет свой колорит, бледнеет, исчезает. Неверный портрет скрывает идеальное видение. Как личность историческая, Аспазия побуждает к исследованию, но не поддается анализу. Она остается в неопределенности, и ее надо в ней оставить, так как только тогда ее можно узнать. Всякое исследование, в котором старались бы выяснять ее жизнь последовательным образом, определить ее характер, выяснить ее философские и нравственные воззрения, всякое такое исследование противоречило бы истине. Равным образом нельзя определить род ее красоты. Предание не говорит об этом ничего, и попытки живописи и скульптуры изобразить Аспазию, наверно, вполне неудачны. Всякому предоставляется право воображать себе Аспазию, как самую красивую из парфянских корзиноносиц или как самую грациозную из женщин-веерниц подземного кладбища в Танагре [Бюсты Аспазии в Лувре и Берлине далеко не достоверные. Бюст, находящийся в Ватикане, – в духе греко-римского искусства и, вероятно, был сделан по заказу какого-либо богатого римлянина для украшения своей библиотеки. Слава Аспазии, как женщины-философа, подтверждается тем, что бюсты ея находятся среди бюстов Пифагора и Антистена.