Ален Бюизин - Казанова

Любопытная попытка обольщения, в которой распутник проявляет удивительную коммерческую хватку: скажите, во сколько обойдется мне ужин. Вероятно, это надо понимать более в сексуальном, нежели в чисто финансовом смысле, но все-таки! Какая мрачная торгашеская двусмысленность в формулировке! Во всяком случае, взамен вы получите бесплатный проезд. Это уже не желание, а бартер. Куда же девалось безумное расточительство, неистощимая щедрость Казановы, как финансовая, так и сексуальная, ведь раньше он стал бы презирать себя, если бы хоть на секунду принялся строить расчеты в какой бы то ни было области? Да, «это все еще Казанова, но давший усадку, съежившись от непогоды, Казанова, становящийся стариком» [86] Félicien Marceau, op. cit., p. 267. ,– пишет Ф. Марсо. И Вальвиль не строит иллюзий, отвечая ему, что сегодня вечером для него будет приготовлен ужин и что «мы после поторгуемся о том, что за ним последует» (III, 433). На сей раз распутство превращается в коммерцию в самом торгашеском смысле этого слова.

Однако глубокая печаль не мешает ему быстро втереться в высшее общество. В очередной раз способности к адаптации позволяют ему быть принятым многими выдающимися особами. Он становится другом Степана Степановича Зиновьева, камергера и будущего российского посла в Испании. Завязывает отношения с Семеном Кирилловичем Нарышкиным, главным ловчим и мужем знаменитой Марии Павловны, славившейся своей любовью к галантным приключениям, с Адамом Васильевичем Олсуфьевым, управляющим кабинетом Ее Величества и одним из близких соратников императрицы, с Петром Ивановичем Мелиссино, создателем российской артиллерии, с княгиней Дашковой, участвовавшей в заговоре против Петра III, и с Никитой Ивановичем Паниным, игравшим важную роль в правительстве.

Еще примечательнее всех этих связей, какими бы важными и почетными они ни были, то, что Казанова не менее трех раз был принят Екатериной Великой, именно благодаря протекции графа Панина, наставника цесаревича Павла Петровича, единственного сына Екатерины II и Петра III, будущего наследника престола. Панин устроил встречу в Летнем саду на берегах Невы. Впервые Казанова увидел императрицу в начале осени. Чтобы вызвать к себе расположение, он обманчиво расхвалил ей Фридриха II, чтобы польстить ей сравнением, поскольку не преминул подчеркнуть, что прусский король, задав вопрос, неспособен подождать, пока его собеседник закончит ответ. Когда императрица спросила его, отчего он не бывает на концертах инструментальной и вокальной музыки, которые она устраивает в своем дворце каждое воскресенье, Казанова, которому солгать ничего не стоит, признался ей, что, к несчастью, не любит музыки. Возможно, он слышал, что Екатерина как-то сказала после одной оперы, что музыка оставляет ее равнодушной? Совершенно очевидно, что Казанова пресмыкается, ведет себя как низкопоклонник, двуличный куртизан, надеясь извлечь из этого некую выгоду. Он как будто произвел хорошее впечатление, поскольку императрица справлялась о нем у графа Панина и велела ему передать, что подумает о нем, если он хочет получить какую-нибудь должность. Тем не менее вторая встреча не дала ничего нового. Говорили о представлениях в Венеции. Казанова, желая показать, что способен на инициативу и дерзкие идеи, предложил ей перейти на григорианский календарь. Дней восемь – десять спустя состоялась третья и последняя встреча. На сей раз Екатерина II серьезно изучила вопросы, связанные с календарем, и решила преподать урок педанту Казанове. Она сообщила ему, что, во всяком случае, в России все официальные письма и все государственные бумаги помечаются двумя датами, русской и западной, и прочитала ему настоящую лекцию о различиях в календарях. Будучи восхищен хорошими манерами императрицы, Казанова был вынужден признать, что и на этот раз ничего не добился. Он уехал из Санкт-Петербурга, как и приехал: с пустыми руками.

15 сентября 1765 года Казанова уехал из России в Польшу. Граф Александр Голицин снабдил его паспортом на имя графа Якоба Казанова де Фарусси. В сопровождении Вальвиль, которая возвращается в Париж и оставит его в Кенигсберге, он 10 октября прибыл в Варшаву. Благодаря своими драгоценным рекомендательным письмам, в том числе от священника англиканской церкви к князю Адаму Чарторыжскому, правителю Подолья, он хорошо принят знатнейшими польскими родами и королем Станиславом Понятовским. Жизнь в блестящей Варшаве того времени, старавшейся быть малым Парижем – мирком космополитов, художников, распутников, – была приятна, по меньшей мере, для тех, кто при деньгах. Хотя Казанова и вел размеренную жизнь, рассудительно и экономно, проводя дни в Голубом дворце у князя Августа Чарторыжского, польского воеводы, играя в «три семерки», старинную тосканскую игру, через три месяца он оброс долгами. По счастью, король, позабавленный однажды образованностью и речами Казановы, подарил ему две сотни золотых дукатов. С тех пор венецианцу оставалось только проводить каждый день в гардеробной короля, чтобы развлекать его беседой.

И вот через пять месяцев после приезда в Варшаву произошло второе значительное событие в жизни Казановы. Рассказ о его побеге из венецианской тюрьмы уже начал надоедать, и теперь он получил возможность обновить репертуар, пополнив его героическим повествованием: дуэль с графом Ксаверием Браницким, полковником уланского полка, великим гетманом польской короны, кавалером ордена Белого орла, учрежденного в 1321 году Владиславом V. Так получилось, что 4 марта 1766 года «король, с которым он /Казанова/ ужинал, пригласил его пойти с ним в театр. Ожесточенное соперничество двух итальянских танцовщиц, одна из которых, Анна Бинетти, была давней знакомой Казановы, разделило польское общество. Поскольку его близкие друзья составляли лагерь второй, он, из преданности им, принял сторону Терезы Казаччи. Уязвленная Бинетти подбила своего любовника, графа Ксаверия Браницкого, публично унизить бывшего приятеля. Во время антракта Казанова ненадолго заглянул в уборную Бинетти и застал ее с Браницким. Он перешел в уборную Казаччи, но Браницкий пошел за ним и предупредил, что он влюблен в Анну и не намерен терпеть соперника». Так передает этот эпизод Ривз Чайлдс.

Казанова, чувствуя, что попал в ловушку, не стремится усложнять и драматизировать ситуацию, а потому поспешно заявляет, что с удовольствием уступает свои права такому вельможе. Этого совершенно недостаточно, поскольку Браницкий, совершенно уверенный в своей победе в случае дуэли, хочет обострить конфликт и вызвать непоправимое. Он грубо оскорбляет Казанову, который показывает ему эфес своей шпаги, а потом называет его венецианским трусом. Для Джакомо и речи не может быть о том, чтобы отступить перед таким оскорблением: он требует сатисфакции. Казанова не трус, ему присуще мужество, и это бесспорно, как то показывают многочисленные эпизоды из его мемуаров, к тому же ему не неприятно сражаться на дуэли с человеком из высшего общества. Ему уже случалось несколько раз обнажать шпагу, но чтобы наказать мужланов, мошенников, чернь. Трудно вообразить нечто более славное, о чем можно будет поведать в обществе. На сей раз дуэль будет неплохо смотреться на его визитной карточке. По правде говоря, Казанова в полном восторге. Даже если его убьют, эта дуэль – неслыханная удача, способ вернуть блеск своему имиджу, добиться признания наверху. Это подарок судьбы, несмотря на большой риск. Он с бесконечным удовольствием обсуждает выбор оружия – куртуазная беседа лучшего тона между светскими людьми. Выбирают пистолеты, тогда как Казанова предпочел бы шпагу: она оставила бы ему кое-какие шансы выжить. Наконец…