Василий Криворотов - Последние дни Российской империи. Том 1

— Если такое государство когда-либо и осуществилось бы, то весь мир должен был бы поставить категорическое условие, чтобы в эту еврейскую страну переселились бы из диаспоры не менее девяноста из ста евреев, а не наоборот. Это «наоборот» было бы для человечества более опасным, чем теперешнее положение. Такое еврейское государство, лишь с десятью процентами евреев, могло бы стать опасным возбудителем международных конфликтов и помогало бы соотечественникам, оставшимся в огромном числе в диаспоре, завоёвывать её ещё с большим успехом. Их войну на невидимом фронте представил нам с замечательной ясностью Сергей Николаевич. Сколько таких стратегов во всём мире, как этот Аарон Симанович? Можно думать, что очень много, — сказал Лешнев с той же запальчивостью. Говоря об этих вопросах, он всегда возбуждался, говорил живо и много. Рамсин стоял у входа в беседку и выбивал пепел из трубки о её колонку. Он прислушивался к завязавшемуся разговору между своими слушателями и сосредоточенно молчал.

— Я приближаюсь в моём повествовании о Распутине к концу, — сказал он вдруг. — Старец имел своей главной целью помочь своему царю, но будучи наивным, малознающим и доверчивым человеком, делал по проискам и наущению своего еврейского окружения совсем обратное. Он предавал и своего царя, и родину на каждом шагу, не подозревая этого. Параллельно со своей борьбой против оборонительных союзов русской общественности Симанович развивал всестороннюю пропаганду в пользу уравнения в правах русского еврейства. Ему удалось склонить в свою пользу митрополита Питирима, епископа Исидора и других духовников, надеясь через их участие навязать религиозному царю свою волю. По совету, этих духовников, Штюрмера и Распутина Симаиович должен был изложить свою просьбу царю о равноправии евреев лично. Это произошло в церкви военного лазарета Св. Серафима в Царском Селе после литургии, на которой присутствовала царская пара. Я тоже был на этой литургии и являюсь, так сказать, свидетелем происшедшего. Распутин подошёл с Симановичем после конца обедни к царю и сказал: «Перед тобой стоит сын еврейского народа». После этого обратился к государю Симанович: «Ваше Величество, мои братья и весь еврейский народ прислушиваются к Вашему голосу. Они ждут от Вас освобождения, разрешения свободопередвижения и права на образование. Они надеются на вашу милость».

И снова, вопреки надеждам Симановича, царь отказал категорически: «Скажи твоим братьям, что я им ничего этого не позволю». Симанович почти расплакался, надеясь слезами тронуть царя, и говорил при этом дальше о нуждах евреев. Царь остался твёрд в своём отказе и объяснил его словами: «Мои крестьяне неграмотны и ещё не созрели. Евреи зрелы. Скажи евреям: когда мои крестьяне достигнут однажды той ступени развития, как и евреи, тогда я дам евреям всё то, что будут иметь и мои крестьяне». В этих мудрых словах царя, господа, и заключается основной смысл решений еврейского вопроса. Согласятся ли евреи с этим решением, трудно поверить.

Эта неудача не остановила Симановича долбить дальше ту самую скалу, а я думаю, что и после новой неудачи он со своим еврейским упорством будет долбить её и дальше [28]. По его наущению Распутин должен был убедить царя ввести в России конституцию, надеясь этим путём добиться равноправия евреев через парламент. Царь отказал и в этом. Распутин, потерявший уже охоту к этим проискам своего секретаря, был принуждён им и дальше воздействовать на царицу и на Вырубову. Старец должен был запугивать царицу и её придворную даму призраком революции в том случае, если царь не согласится с конституционной формой правления. Можете себе представить, господа, объем заговора тёмных сил и беззащитность наших высших авторитетов власти, оставленных почти без охраны. Крещёные и некрещёные евреи включились в заговор, разузнали через Распутина все тайны взаимоотношений между людьми, близкими ко Двору, взвесили их слабости, их ошибки и сделали их рычагами своей дьявольской машины, шантажа и подкупа. Для большинства наблюдателей со стороны и даже из непосредственной близости «тёмной силой», стоявшей за троном, был Распутин. Настоящей же тёмной силы, скрывавшейся за ним, никто не видел. Отдельным, редким людям [29], различавшим за действиями Распутина усилия круга из представителей тёмных международных сил, никто не верил и не верит, а если они пытались что-нибудь предпринять, им угрожали заговорщики даже смертью. Рассказывая вам тут всё это с полной откровенностью, я не знаю, что каждый из вас думает про себя обо мне. Кто-либо из вас может подумать, что я, раскрывая подобные тайны, совершаю преступление против царя, как человека и государя, что умаляю этим его достоинство и высоту. Я слишком привержен и слишком хорошо осведомлен о жизни августейшей семьи, чтобы мог допустить нечто подобное. Я утверждаю, что государь в данный момент стоит совершенно одиноким борцом за благо России и народа, что он один несёт на своих плечах, как тяжкий крест, непосильные заботы и тяготы войны против внешних врагов и находит в себе ещё силу и мужество отражать атаки врагов внутренних, то есть тёмных сил, к которым подключились уже многие из интеллигенции. Только тот, кто обладает достаточной силой воображения, может поставить себя на место нашего царя и лишь тогда оценить его силу, решимость и готовность к жертве за Россию. По благости своего нрава и вследствие своих христианских взглядов на жизнь, он не хочет и не может стать ни Петром Великим, ни Иваном Грозным, и в этом, пожалуй, будут обвинять его потомки. Будут ли они правы при этом, я не думаю, так как этот его нрав и наклонность к христианской мысли суть главнейшие и величайшие аргументы нашего российского будущего. Вот это пока всё, что известно мне в распутинском вопросе до сегодняшнего дня.

Если бы кто-нибудь нарочно захотел собрать людей, столь различных по положению, профессиям, понятиям, национальности, даже по цвету кожи, и посадить их всех вместе в помещении, равном двум квадратным саженям, то вряд ли бы ему это удалось так, как сделал это случай зимой 1918 года на одной из маленьких станций на юге России.

Это было тогда, когда одуревшая, помешавшаяся Российская армия вдруг побросала позиции и кинулась куда глаза глядят — домой, не разбирая ни эшелонов, ни направлений, когда начался по всем большим городам кровавый террор и когда казалось, что только на юге можно найти спасение и сколько-нибудь сносную жизнь. На одной из больших узловых станций юга России вдруг застряла компания людей, стремившихся попасть на скором поезде в Ростов. Билеты им в Москве продали, но предупредили, что поезд может и не дойти. Донские казаки и их атаман Каледин, как его называли, не признали советской власти и идут на Москву. Где-то идут переговоры, и это может помешать движению поезда.