Петр Краснов - Последние дни Российской империи. Том 2

— Дивизион, по коням!

Он крикнул своим полным голосом так, как командовал всегда, а ему казалось, что это кто-то другой скомандовал глухо и неясно. Эскадроны всколыхнулись и замерли.

— Эскадрон, по коням, — звонко крикнул Ротбек.

— По коням, — скомандовал граф Бланкенбург.

Все уже знали, в чём дело. И все стали белыми как полотно, и у всех мысли исчезли, но тело исполняло всё то, что привыкло и должно было исполнять.

Заикин бегом подбежал к Саблину, и за ним рысью, играя и стараясь ухватить его губами за винтовку, бежала Леда.

Саблин согнул левое колено, и Заикин ловко и легко посадил его в седло. Правая нога сама носком отыскала стремя, Саблин, не вынимая шашки поднял стек над головой.

— Дивизион, садись, — скомандовал он, и голос его совершенно окреп. Лошадь, на которой он сидел, придала ему силу.

— Первый эскадрон! — крикнул граф Бланкенбург.

— Второй эскадрон! — звонко крикнул Ротбек.

— Сад-дись, — крикнули оба одновременно.

Команда следовала за командой. Зазвенели пики, звякнули стремена, когда эскадроны выравнивались.

— Шашки к бою! Пики на бедро, слушай! — командовал Саблин. Сверкнули на солнце шашки, и пики нагнулись к левым ушам лошадей.

— Эшелонами повзводно, в одну шеренгу, разомкнутыми рядами, на шесть шагов, — командовал Саблин, и Бланкенбург и Ротбек повторяли его команду.

— На батарею!

— На батарею, — повторили Бланкенбург и Ротбек.

— Первые взводы рысью!

— Марш! — раздалась команда, и первые взводы раздвинулись в овраге и быстро стали выходить из него. Справа шёл, сопровождаемый трубачом, Бланкенбург, слева в таком же порядке — Ротбек.

Саблин пустил рвавшуюся вперёд Леду и выскочил перед оба первых взвода. За ним, с трудом сдерживая нервную Диану, скакал правее трубача Коля, но Саблин не видал его.

На германской батарее не сразу заметили появления атакующей кавалерии. Там были увлечены стрельбой по окопам, из которых убегала русская пехота. Готовился решительный удар, и германская пехота собиралась вставать, чтобы броситься в пустеющие окопы.

Саблин успел спуститься в широкую лощину и подняться на холм, незамеченный неприятелем. Перед ним было громадное сжатое поле и в полутора вёрстах была ясно видна батарея и рота прикрытия.

Батарея стреляла пол-оборотом влево, и Саблину видны были жёлтые вспышки её огней. Теперь она быстро стала поворачивать на него. Видно было, как бегали и суетились подле орудий люди.

— Полевым галопом! — скомандовал Саблин, но люди уже сами скакали, не дожидаясь команды.

Тяжело ухнули пушки, и где-то сзади разорвались снаряды. Саблин видел, как неслась под ногами его лошади ему навстречу земля, и подумал, что хорошо, что борозды идут по направлению атаки, так легче скакать. Сам упорно смотрел на батарею. Она росла на его глазах. Стали видны отдельные люди в серых касках, бегавшие к ящикам и носившие блестящие патроны, стал виден офицер, стоявший во весь рост за серединой батареи, и пушки незнакомого чужого вида, снизу поднимавшие свои дула.

Какой-то неприятный свист нёсся навстречу, но свистал ли то ветер ушах или пули, Саблин не думал. Левее его обгонял Ротбек с поднято над головой шашкой, будто собирающийся кого-то рубить. Саблин увидал, как прямо перед ним вспыхнуло пламя, и белое облако появилось подле Ротбека, и лошадь Ротбека упала, а когда Саблин проскакивал мимо, он увидел, что Ротбек лежал ничком на земле и низ его тела был залит кровью.

«Пику оторвало ногу», — подумал он, и это не произвело на него никакого впечатления.

Батарея была видна вся. Люди суетились и не владели собою. Рота прикрытия бежала врассыпную.

Мимо Саблина, развевая хвост, вылетела красивая караковая лошадь под солдатским седлом, и Саблин узнал в ней Диану. Но он не успел подумать о том, что могло обозначать появление Дианы без седока, как все для него изменилось. Страшный удар хватил его по груди. Ему показалось, что его лошадь споткнулась и он упал с неё. Разгорячённое лицо холодила чёрная пахучая земля и неприятно лезла в рот. Саблин приподнял голову. Мимо него мчались на тяжёлых лошадях солдаты и хрипло кричали «ура!». Шеренга проносилась за шеренгой, и топот конских ног гулко отзывался в ушах Саблина. Он ничего не понимал. «Я ранен или убит», — подумал он и увидал над собою синее бездонное небо. Мириады мелких прозрачных пузырьков поплыли перед глазами, ослепили его, он закрыл глаза и потерял сознание.

Граф Бланкенбург первым влетел на батарею и ударом шашки свалил стрелявшего в него из револьвера солдата. Его эскадрон и эскадрон Ротбека под начальством штаб-ротмистра Маркушина, заменившего убитого Ротбека, облепили орудия и творили расправу.

Правее их, потрясая воздух, гремело «ура!». Пехота, выскочив из окопов, бежала за отступавшими германцами. В полуверсте влево, сколько хватал глаз, поле было покрыто скачущими на вороных лошадях всадниками: подоспевшая к бою 2-я дивизия бросилась преследовать отступавшего неприятеля.

Победа была полная. И этой победой Российская армия была обязана безумно смелой атаке дивизиона Саблина!

Сам Саблин, тяжело раненный в грудь, лежал без сознания на поле. Его сын Коля с изуродованным туловищем и оторванной головой, исковерканный до неузнаваемости стаканом шрапнели, валялся в луже дымящейся крови в двух шагах позади. Штаб-ротмистр Артемьев, корнет Покровский, поручик Агапов, корнет барон Лизер были убиты, поручик Кушнарёв, барон Лидваль и граф Толь ранены. Из приехавших третьего дня вечером шести офицеров — трое — князь Гривен, Оленин и Розенталь были убиты и двое — Медведский и Лихославский — ранены. Двадцать три солдата убито и шестьдесят два ранено.

Когда ротмистр граф Бланкенбург собрал позади взятой батареи дивизион, то эскадроны едва набрали по два взвода. Вахмистр Иван Карпович был убит на самой батарее в тот момент, когда рубил её командира.

К собранным людям по затихшему полю рысью подъезжал князь Репнин. Его лицо было величаво спокойно. Лошадь пугливо косилась на лежавшие повсюду тела лошадей и солдат.

— Спасибо, молодцы, за лихую атаку. Поздравляю вас со славным делом, — крикнул он.

— Р-рады стараться, — крикнули всё ещё бледные, тяжело дышащие люди.

— А где полковник Саблин? — спросил князь Репнин.

— Убит, — отвечал граф Бланкенбург.

— Нет, ранен, — сказал Маркушин. — Я видел: его сейчас понесли. Он стонал.

— Славное дело, лихое дело, господа, — сказал Репнин. — Вы навеки прославили наш полк!

Он слез с лошади и устало подошёл к обрыву высокой межи.

— Граф, веди людей к полку в Замошье, — сказал он Бланкенбургу и, обращаясь к адьютанту, сказал: — Достань, граф, книжку донесений. Надо послать телеграмму Его Величеству, порадовать его громкой и славной победой.