Петр Краснов - Последние дни Российской империи. Том 2

— Господа, прошу по местам, согласно приказу. Наблюсти за тем, чтобы люди не шатались по местечку.

Он отдал общий поклон и, взяв Карпова под локоть, пошёл из комнаты.

За те полчаса, которые Карпов провёл в доме, картина посада совершенно изменилась. Солнце скрылось за горизонт, и на западе горела только узкая тёмно-красная зловещая полоса. Луна высоко поднялась на небе, и под её серебристыми лучами костёл, каменные столбы ограды, маленькие жалкие еврейские домики приняли сказочно красивый вид. Почти всюду окна были освещены. Стрельба затихла, и во всю ширину улицы, не обращая внимания ни на грязь, ни на трупы, толпились солдаты. Лошади в загрузшем передке каким-то чудом остались живы и были уведены, и теперь люди возились, выпрастывая из грязи упряжь с убитых лошадей. Пленных куда-то угнали, и за костёлом дымили и сверкали топками кухни, пахло варёным мясом, слышался гомон людей и смех. Вся площадь была покрыта чавкающими и икающими солдатами. Повсюду вспыхивали огоньки — загорались папироски.

— Это какой батальон? — властно, хозяйственно крикнул Дорман.

— Первый… первый… первый, ваше высокоблагородие, — раздались с разных мест голоса.

Дорман через толпу направился к кухне.

— Всё выбрали? — спросил он у кашевара.

— Нет. Чуток остался.

— Ну, плесни!

Кашевар нагнулся над большим кухонным котлом, размешал черпаком щи и, зачерпнув со дна, подал на черпаке Дорману. Ближайший к ним солдат достал ложку.

— Перца мало, — пробуя, сказал Дорман.

— Нигде достать не могли, — отвечал сзади фельдфебель.

— Эх, вы! А запас? Запас! Помнишь, — обратился он к кашевару, — про монаха. А? Запас хлеба не жрёт и денег он не просит…

И Дорман сочно договорил циничный меткий русский стих. Кашевар и стоявшие вблизи солдаты захохотали.

— Это точно, ваше высокоблагородие.

К Дорману подошёл командир 1-й роты. Это был капитан лет тридцати, с красивым загорелым лицом. Увидавши Карпова, он представился ему:

— Капитан Козлов.

— Ну, как у вас настроение, Александр Иванович?

— Прекрасно, спокойно, — отвечал капитан.

— Вы первые.

— Слушаю-с.

Дорман пошёл дальше. Боковой дорожкой, сзади костёла, он спустился к реке. Ночь была холодная, морозило. Местами, где меньше ходили люди, грязь уже сковало, и тонкие лужицы хрустели свежим ледком под ногами. Странно было видеть поэтому на берегу раздетых, в одних рубахах, людей; пожилые, большинство бородатые, кто с чёрной, кто с рыжей, кто с седеющей бородой, в пёстрых рубахах на голом худощавом теле, поросшем волосами, они топтались на берегу, не решаясь идти в тёмную ледяную воду.

— Ну пошёл, пошёл, что ль! Кто поотчаянней, — кричал такой же раздетый седой человек с большим животом, притоптывая ногами по холодному песку. — Не бойсь, не утонешь.

— Утонуть не утонешь, простудиться можно, — отвечал солидно бородатый мужик.

— Ах ты! Все одно помрёшь, — закричал старик. — Ну, ребята! За веру, Царя и Отечество! Айдате, что ль!

И старик бросился в воду.

— Ах, ой! Ух! Ай-я-я-яй! — закричал он из воды точно обожжённый. — Ничего, робя, привыкнешь… Тащи топор кто-нибудь. Емельянов, черт, пошёл, что ль…

Раздетые люди стали, охая и ухая, входить в воду, и застучали топоры. На старые обгорелые сваи насаживали толстые брёвна, устраивая мост для артиллерии. Работала ополченская сапёрная рота.

Старый, лет пятидесяти, офицер, командир роты, сидел на подвезённых брёвнах, хмурился и пожимал плечами. Увидав Дормана, он подошёл к нему.

— Все простудятся, все помрут, — мрачно сказал он, указывая на рабочих.

— Ну, что же поделаешь. А нам мост нужен. На то война.

— Эх, что и говорить, — безнадёжно махая рукой, сказал старик. Дорман с Карповым пошли вверх по реке по берегу и против шоссе увидали на месте главного моста узенький мост в одну дощечку. По нему проходили взад и вперёд люди.

— Постойте там, — крикнул адьютант Дормана. — Не ходи, ребята. Командир полка.

Люди на том берегу остановились, и Дорман, за ним Карпов, Кумсков и пехотный адьютант прошли по доске над тёмною рекой.

Противоположный берег поднимался сажени на две над водою. Дорога врывалась в него и шла прямая вдаль. Вся она простреливалась ружейным огнём неприятеля. Незаметная за шумом и гамом полного людьми Нового Корчина стрельба здесь стала отчётливо слышна. Выстрелы, то одиночные, то сливаясь по два, по три, следовали непрерывно и также непрерывно посвистывали, щёлкали и клокотали в воздухе пули.

Дорман тяжело вздохнул.

— Одна верста до него, — сказал он. — Здесь впереди только команда охотников.

Он быстро прошёл по ровному полю к небольшому, глубокому окопу и спрыгнул в него. В окопе были люди. Там сидел артиллерийский генерал с молодым артиллерийским офицером, телефонист и пехотный поручик. Место оставалось только для двоих.

— Ступайте вы под откос, на берег, — почему-то шёпотом заговорил Дорман адьютантам. — Пожалуйте, полковник.

Он спрыгнул в окоп и потащил за собою за рукав Карпова.

— Да, лучше здесь не ходить, — медленно и раздельно проговорил артиллерийский генерал, протягивая руку Карпову и с недоумением смотря на него. — Сейчас одного охотника убило, а двоих ранило.

— Вон лежит, — показал артиллерийский поручик Карпову на неясное пятно на серебристом поле, поднимавшемся полого вдаль. — Упал и не шелохнулся. Должно быть, в голову.

Пули свистали часто и часто ударяли в песок окопа, как бы напоминая о том, что высовываться нельзя. И, вероятно, от сознания близости смерти, врага и опасности все говорили тихо.

— Рассмотрелись, ваше превосходительство, — шёпотом, но все также оживлённо спросил Дорман. — Возможно?

— Тяжёлая и обе мортирные уже подошли, — сказал генерал. — Я уверен в успехе.

— Слава Богу, слава Богу, — прошептал Дорман.

— Я здесь сегодня ночью устрою свой командный пост, а поручик Перепелкин пойдёт с телефоном с головной ротой. Сколько времени вы думаете подвигаться к нему?

— Я полагаю, дня три, — сказал Дорман.

— И я так думаю. Торопиться некуда. Пока мы будем бить только одними тяжёлыми. Полевую оставим до последнего момента. Там проволока есть? Её как думаете?

— Вручную. У нас ничего нет. Ручные гранаты только обещали.

— Ну, если нет техники, я помогу вам искусством. В момент резки проволоки ни одна винтовка по вас не выстрелит. Я ручаюсь, — сказал артиллерийский генерал.

— Вот видите, полковник, — сказал Дорман, обращаясь к Карпову, и только теперь сообразил, что ему совсем незачем было тащить с собою Карпова, потому что видеть было нечего и сделал он это только для того, чтобы порисоваться перед чужим человеком своею личною храбростью.

— Вот видите, какова обстановка. Голое место, ровное, как бильярдная доска, до самого господского дома. Если бы не дорога, которая идёт поперёк позиции, то совсем невозможно подойти. Но и дорога вся взята им под ружейный и пулемётный огонь, а днём по ней непрерывно бьёт артиллерия. Граната — шрапнель, граната — шрапнель. Обойти невозможно. Его правый фланг упирается в Вислу, левый — в болота. За перегибом опять поля до самого Хвалибоговице и только вправо есть большой дубовый лес. Вот я и думал, если Господь поможет нам прорвать у господского дома да овладеть им так, чтобы гнать его до самого Столина. А? Как вы думаете?