Карл Шпиндлер - Царь Сиона

Купец между тем вскоре вернулся, мрачный и потрясенный тем, что видел, и сказал:

— Эта женщина знавала, по-видимому, лучшие дни, а теперь, на старости лет, ее гонят вон, и она не находит себе приюта. Она говорит о языческом преследовании так, как если бы она родилась в Израильском царстве. Настоящая ли вера или безумие внушают ей эти речи, да будет с нею мир, и да пошлет ей Небо успокоение от всех ее бедствий. Не правда ли, брат мой?

— Аминь, брат мой, — пробормотал Ян, мало-помалу приходя в себя и успокаиваясь по мере того, как он убеждался, насколько мог верить глазам и ушам своим, что мать его удалилась отсюда и что Блуст не мог ни о чем догадаться.

— На чем же я остановился, когда нас прервали? — спросил Петер Блуст.

— Да, во всем, что касается источника ваших затруднений, я верю, конечно, тебе как благочестивому человеку больше, чем твоей жене, наполнившей дом гуляками и наложившей на него печать нечестия.

— Это клевета на нашу гостиницу, будто ее посещают гуляки.

— Все равно. Я не сужу и потому хочу тебе помочь. Вот здесь то, в чем ты нуждаешься и о чем просила твоя жена. Заплати твой долг: ведь скоро, быть может через неделю, наступит день, когда гнев Божий разразится, и лучше покончить земные счеты, прежде чем седьмой ангел опрокинет над землей чашу гнева Божьего.

Ян пожал Петеру сердечно руку и в порыве благодарности воскликнул:

— Ты знаешь хорошо, что я думаю обо всем этом, а что касается Мики, она придет сегодня же сказать тебе как она ценит…

— Молчи! — прервал его Блуст, со страхом затыкая уши. — Я делаю это не ради тщеславной хвалы друзей и прошу тебя совсем не говорить жене, что я дал тебе эти деньги. Муж — господин своей жены. Из его рук она получает все и не должна спрашивать, где он что взял.

— Пусть так, — сказал Ян дружески. — Но, с твоего позволения, я напишу сейчас расписку тебе.

— Нет, это лишнее! — возразил Блуст. — Между братьями, ищущими пути к Отцу Небесному и жаждущими обрести Новый Иерусалим, не должно быть ни залога, ни присяги, ни письменных обязательств. Одна только любовь должна связывать всех. Ведь все, что мы даем друг другу — лишь часть возврата, полученного раньше от других, или же это — завещание умирающего в наше тяжелое время, накануне всеобщей гибели от Божьего гнева.

— Да продлит Господь дни твоей благочестивой жизни! Да поможет Он тебе еще здесь, на земле, войти в обетованную землю священного союза и благодати, — войти в жемчужные врата с двенадцатью притворами, всегда открытыми, потому что в ней никогда не наступает ночь! Да насладятся твое сердце и очи зрелищем земного рая! И да ниспошлет Господь тебе жену, спутницу жизни, добрую и прекрасную, и да даст она тебе много детей! И да будут они и дети детей твоих отпрысками избранного и справедливого; и да почиет благословение на нем и его потомстве, ибо он бодрствует и одежды его белы, как снег!

— О, любезный брат, оставь хвалы твои! Они пробуждают тщеславие; и слова твои — звенящий металл. И на что мне был бы брачный союз? Кто женится, хорошо делает, кто не женится — еще лучше [16] Философия брака в средние века была основана главным образом на изречениях Христа. Брак рассматривался как льгота человеку не способному к аскетической жизни. .

— Но, любезный Петер, сердце старого холостяка ожесточается, а сердце женатого становится кротким. Смотри на меня: я был буйным юношей, а теперь, хотя мне всего двадцать четыре года, я обладаю кротостью и зрелостью испытанного человека на склоне жизни. Всем этим я обязан браку и моей любви к жене.

Торговец кивнул головой с такой доверчивостью, что злой лукавец едва ли в силах был удержать на себе маску. Ему так хотелось разразиться хохотом. Петер Блуст, после некоторого раздумья, заговорил, как бы взвешивая слова:

— Мне кажется, что разные люди имеют разное предназначение: одни живут на земле только для себя и своего удовольствия — тяжелое бремя для ближних, другие должны служить поддержкой последним и приносить за них искупление жертвы. На мою долю выпал жребий нести крест за других; и я хочу быть такой жертвой, по внушению духа Господня. Но, увы, в тине окружающих нас грехов мое стремление к добру значит не более, чем капля воды в пламени пожара. Ну, а что касается отпущения грехов и выкупа деньгами от адских мучений, мы знаем, как этому можно верить. Но каждый пусть делает, что в его силах. Потому я и не думаю насаживать деревья с тем, чтобы собирать с них плоды здесь: я стремлюсь только к тому, чтобы послужить делу спасения: я хочу быть для моих ближних деревом, приносящим плоды, хочу быть плащом, укрывающим прегрешения слабых, посохом, на который могли бы опереться гонимые и презираемые. Теперь ты, зная все это, поймешь, что я не должен жениться, ибо тогда я был бы для своих только детей тем, чем могу быть для многих ближних в этой жизни.

Счастливая мысль блеснула внезапно в голове Яна. Словно под влиянием нисшедшего на него духа, он схватил Блуста за руку и воскликнул:

— Имеющий уши да услышит! Говорю тебе ты вступишь в брак, и брак этот будет освящен свыше, брат мой. Ты признан от Господа этим деянием презираемую сделать честной и принести себя в жертву во искупление безбожного злодейства: через тебя спасена будет добродетель несчастной женщины и жизнь ее ребенка. Да укрепит тебя Господь на стезе добра!

Слепо верующий, взволнованный этими словами, Блуст спросил смиренно:

— Что видишь ты, брат, духовными очами? Объясни мне твое пророчество, дабы я мог последовать через тебя внушению Господа и исполнить святую волю Его!

На что Ян ответил с убеждением, сохраняя все тот же пророческий вид.

— Молодая девушка, соблазненная, томится в сетях земного греха. Назови эту девушку-мать твоей женой и ей незачем будет отчаиваться. Если же ты не уверуешь и не последуешь изреченной воле Провидения, ты почернеешь от стыда и на твою голову падет ответственность за все последствия и погибель двух душ. Так сказал я!

Петер Блуст смиренно преклонил колени и сложил молитвенно руки, говоря:

— Ты владеешь даром пророчества, брат мой. Я знаю это из прошлых времен: дух овладевает тобой и гласит твоими устами… Я верю тебе и не хочу размышлять и колебаться. Скажи мне, кто эта девушка? Я хочу вернуть ей честь ради нашего общего спасения и небесной благодати; ее дитя пусть станет моим; и я не стану спрашивать о том, кто соблазнитель. Следую ли я таким образом в достаточной мере вечному завету?

— Совершенно достаточно, ибо ты справедливый. Завтра в этот самый час Дух возвестит тебе дальнейшее. Да будет мир с тобой!

Не говоря ничего больше, дабы не нарушить цельности произведенного впечатления, Бокельсон оставил жилище несчастного, легковерного глупца. А тот, как только Ян отошел, снова погрузился весь глазами и воображением в обманчивое море Апокалипсиса и с наслаждением «глотал сладкую книгу, пока у него не заболел живот».