Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

Он быстро посмотрел на происходившее внизу разрушение, но внезапно её голос донёсся со всех сторон, перекрывая стук деревянных молотков и зубил, свист пара и треск камня, и был он не визгливым и истерическим, а звонким и уверенным в себе голосом прежних лет: «Ты ужасно преувеличиваешь. Чем может грозить Египту жалкая дикарская деревушка?.. Отложить перезахоронение? Конечно, нет. Мой отец не может оставаться здесь ещё час...»

Этот голос тоже исчез, но, несмотря на все усилия Тота, ему на смену пришёл другой. Этот голос был слабым и тихим, он доносился из невообразимого далека и сопровождался видением лица, обрамленного распущенными шёлковыми волосами... прекрасного весёлого лица, но ужасно, непостижимо похожего на каменные лица в карьере. Тихий, нежный голос весело говорил: «Ай-яй-яй! Во что превращаются твои чистые шенти к концу дня... Конечно, я не сержусь, маленький! Пойдём, наверно, ты тоже хочешь послушать сказку...»

Мускулы Тота напряглись, горло стиснуло так, что было больно глотать. Он отсутствующим взглядом смотрел на клубы пыли, пытаясь не видеть склонившегося над ним прекрасного, нежного, любимого улыбающегося лица.

— Отец, я отомстил тем, кто посмел обидеть тебя! — прошептал он. — Я разбил их изображения так же, как они разбили твои!

— Тьесу, вы что-то сказали?

— Нет, — резко ответил Тот. Спустя мгновение он добавил: — Ступай вниз, Рехми-ра. Пусть работают поживее.

Рехми-ра быстро спустился по склону, и звуки его шагов стихли. Наконец голос госпожи Шесу тоже исчез, и на смену прекрасному смеющемуся лицу пришло лицо усталой старой женщины, умершей, не сняв с себя Двойную корону.

Внизу продолжали подниматься клубы пара, продолжал раздаваться грохот мщения... И рука Тота держала деревянный молоток, вкладывая в каждый удар всю накопленную им ненависть.

Но его душа стала огромной одинокой пустыней, над которой печально клубилась пыль и из края в край гулял ветер, плакавший: «Ох, горе, горе...» Он резко повернулся и пошёл по склону следом за Рехми-ра, а пустыня становилась всё шире и шире, пока весь мир не наполнился болью, клубами пыли и плачем ветра.

Спустя неделю после сбора урожая, когда над Джесер-Джесеру всё ещё стоял грохот, построенная в Нехебе военная галера, получившая имя «Дикий бык», вышла из Фив и быстро поплыла на север. За ней плыли самые разные суда — купеческие корабли, нильские лодки, барки и баржи, — перевозившие десять тысяч воинов и семь тысяч обученных на скорую руку рекрутов. В дельте, у крепости Тару, армия высадилась и выстроилась на берегу. Пехота и колесницы пересекли границу Египта и вышли в пустыню.

Через девять дней — хотя никто, кроме Мен-хепер-Ра, не верил, что такое возможно, — пустыня осталась позади. Вечером они разбили лагерь у города Газа, на берегу Великого моря. Тот день, четвёртое Пахона, был памятен Мен-хепер-Ра. Прошло ровно двадцать два года с тех пор, как Амон назвал его фараоном е дедовском Молитвенном зале.

Он не стал задерживаться, чтобы отметить эту годовщину. На следующее утро его отряды, вновь выступили в поход на северо-восток, к Кадешу, к крепости под названием Мегиддо, стоявшей в степи Джезреель.

Шёл десятый день месяца Фаофи сорок второго года правления Доброго Бога Мен-хепер-Ра. На самом деле год был двадцатый, добавляли про себя люди, — двадцатый год после смерти Безымянной, — но никто не называл то время временем Узурпаторши; в глазах богов этого никогда не было. Когда Немощный сложил с себя корону сорок два года назад, её надел Мен-хепер-Ра; как всегда, Гор наследовал Осирису. Ничего другого помнить не требовалось. Да и, честно говоря, кто мог вспомнить время, когда Мен-хепер-Ра не был фараоном? И кто хотел вспоминать? Казалось, это было давным-давно, в другом мире...

Итак, шёл десятый день Фаофи, вода покрывала землю, и Мен-хепер-Ра пора было вернуться домой. Двадцать лет подряд Добрый Бог неукоснительно возвращался в Египет на праздник Высокого Нила. Летом он был далеко, сражаясь, завоёвывая, покоряя мятежников (которых, честно говоря, сейчас почти не осталось) и раздвигая границы царства, пока не довёл их до самого края света; но когда разливался Нил и Мёртвый Бог возвращался в Египет, Мен-хепер-Ра возвращался тоже, и Гор вновь обитал среди людей.

«Он должен вернуться сегодня или завтра, — уверяли друг друга люди. — Мы знаем, он плывёт по реке, так сказал гонец. Наблюдатель скоро увидит «Дикого быка»...

Их глаза в сотый раз обращались на вершину самого высокого пилона храма, где стояла фигура, чётко выделявшаяся на фоне неба.

Множество глаз следило за наблюдателем — глаза рабов и слуг, украшавших царскую пристань вымпелами, лотосами и золотыми лентами, глаза Божественной Супруги Мериет-Ра, которая вместе с царевной Мериет-Амон и царевичем Аменхотепом [144] Царевич Аменхотеп — будущий фараон Аменхотеп II (1491—1465 гг. до н.э.). Продолжал завоевательную политику своего отца. За один только поход в Сирию на 9-й год своего правления взял в плен и поработил 101 218 человек. Сохранились письменные свидетельства о том, что он был прекрасным стрелком из лука и гребцом. ждала на крыше дворца, и глаза разместившегося на дворцовой стене распорядителя двора, который должен был известить их блистательные превосходительства Рехми-ра, визиря Египта, и Аменусера, градоначальника Фив и управляющего дворцом Красной короны, когда следует дать сигнал к выступлению почётной процессии.

Наконец в два часа пополудни наблюдатель напрягся, долго смотрел на север, а затем поднёс к губам медную трубу. Первые ноты разнеслись по долине; последние утонули в радостных выкриках и топоте ног: казалось, все жители Фив высыпали из домов, рыночных палаток и мастерских и устремились на набережную. Над усыпанными цветами ступенями пристани вознеслись огромные опахала из перьев; в Большом дворе Рехми-ра и Амену обменялись ликующими взглядами и заторопились сквозь толпу носильщиков и разодетых вельмож к ожидавшим их носилкам, причём Рехми-ра припадал на ногу, едва не отрубленную пятнадцать лет назад в битве при Арваде. Майет, дежурившая на крыше дворца, взволнованно поднялась и кивком подозвала к себе сына и дочь.

— Скорее! — сказала она. — Он ждёт, что мы будем в саду.

Несколько мгновений спустя все увидели то, что уже видел наблюдатель — из-за излучины к северу от Фив показался знакомый потрёпанный парус и таран военного корабля фараона «Дикий бык». В середине корабля блестел золотой балдахин; под ним, как все знали по бесчисленным предыдущим возвращениям, сидел коренастый человек с хищным крючковатым носом и гранитными чертами лица, облачённый в поношенную кожаную кирасу и Синий боевой шлем.