Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

Его вновь заглушил голос Акхема:

— Никакой мелкий чиновник не может быть незаменимым. Действительно, он сделал себя чрезвычайно полезным, боюсь, что наш надсмотрщик слишком сильно зависит от него. Однако безумие его жены сделало совершенно невозможным его дальнейшее пребывание в храме. Ваше Величество, её ядом пропитано всё жречество! Невозможно описать сумятицу, которую она создаёт этой ложью.

— Дело Его Величества, — отчётливо произнёс Нахт, — решить, ложь это или нет.

Ненни вздохнул, несколько мгновений смотрел на двоих разъярённых людей, а затем повернулся к старому рабу Амона, который, довольно мигая, наслаждался прохладой, создаваемой опахалами.

— Как могло получиться, Сехвед, что ни в одном из ваших ежемесячных отчётов вы не сообщили ни о подделанных записях, ни даже о распространении этих ядовитых слов?

— Что? Неужели не сообщил? — обернувшись, переспросил раб Амона.

— Вы не знаете, что пишете в своих собственных отчётах?

— Ваше Величество, скоро семьдесят лет, как я постигаю мудрость, — с укором в голосе возразил раб Амона. — Я не в состоянии быть таким же деятельным как в молодые годы. Конечно, я участвую лично в важнейших делах храма, но начальник кладовых, человек со множеством достоинств, помог мне освободиться от таких мелких обязанностей, как писание отчётов...

Хатшепсут с каждой минутой становились понятнее достоинства начальника кладовых. Конечно же, этот негодяй держал в руке весь храм Амона и сейчас понемногу сжимал кулак. Возможно, он сам хотел стать Верховным жрецом.

О, борода Птаха! Ну и пройдоха, думала она. И насколько толковый пройдоха!

Больше того, он пытается остаться в стороне от всех этих проделок, поняла царица мгновением позже, и ему это удастся, если она не воспрепятствует этому. Вопросы Ненни вернулись к пророчице; он говорил о правосудии и несправедливости и с тревогой слушал Акхема и Нахта, которые с трудом скрывали обоюдную ненависть под покровом привычных манер. Два попавших в капкан рычащих шакала — и фараон, который снова и снова искренне взвешивал доказательства против пророчицы и был так поглощён изучением ядовитой приманки, что не видел, кто установил ловушку.

«Милосердный Осирис, мы пробудем здесь до темноты! — думала Хатшепсут. — Пять минут разговора с этим драгоценным начальником кладовых, и я покончу с этим делом...»

Почему бы и нет? Было бы забавно встретиться с ним, спокойно выложить ему все его планы и раз и навсегда внушить, что какой-то пройдоха-простолюдин не способен обвести вокруг пальца дочь Солнца. Да, ей во что бы то ни стало нужно увидеть этого человека прежде, чем его за грехи бросят собакам. Конечно, он может быть пройдохой, но, может быть, он не скучен.

Царица поднялась, прикрывая рукой зевоту, и трое иерархов замерли, обратившись во внимание.

— Господин мой муж, я устала сидеть. Молю вас, позвольте мне пойти прогуляться по храму и подождать вашего прибытия.

— Как вам будет угодно, моя госпожа...

Она вышла за дверь и торопливо пошла по коридору, прежде чем ей успели предложить сопровождение. Если память ей не изменяла, в храме имелась небольшая часовня, буквально рядом с уставленным колоннами Молитвенным залом. Увидев храмового служителя, размахивавшего метлой в одной из комнат жрецов, она подозвала его.

— Быстро пришли ко мне начальника кладовых — вон в ту часовню.

Улыбнувшись благоговейному испугу, появившемуся в глазах человека, который, бросив свою метлу, поспешно умчался по коридору, она нашла часовню, обнаружила, что первый из маленьких вестибюлей прекрасно подходит для её цели, и неторопливо прошла в его дальний конец, рассеянно поглаживая кончиками пальцев одну из пары высоких алебастровых ваз и обдумывая предстоящий разговор. Она была совершенно поглощена своими мыслями, когда в дверях послышались шаги и кто-то откашлялся.

— Ваше Сиятельство посылали за мной? — спросил голос Сенмута из Гермонтиса.

Хатшепсут остолбенела. Её пальцы замерли на краю вазы, волосы зашевелились на голове. Этого просто не могло быть. Несомненно, она ошибалась.

Царица заставила руку небрежно скользнуть по краю вазы и выдавила:

— Да. Войдите, прошу вас.

— Как пожелает Божественная Правительница.

Не было никакой ошибки. Невозможно забыть этот резкий глубокий голос, невозможно перепутать интонацию подавленного волнения. Это был тот самый человек. Мысли Хатшепсут вернулись к тому дню Хеб-Седа, когда носилки царевны прошли рядом с ним и она увидела в глазах Сенмута потрясённое узнавание.

«О, Амон, он прекрасно знал, кто я такая! — подумала она. — Как я могу посмотреть ему в лицо? Он знает, что это была я. Знает, что целовал дочь Солнца!»

Затем её волнение внезапно прошло, сменившись внутренним смехом, смешанным с необузданным восторгом. Где-то в глубине души она даже не удивлялась.

Хатшепсут медленно повернулась к Сенмуту.

Ненни знал, что пришло время вставать с ложа и одеваться для вечерней трапезы. Последние лучи солнца, косо проникая через двери сада, мягко освещали один из ковриков. Скоро вся спальня, а не только альков, в котором он пребывал, должна была оказаться в тени.

Однако он ещё помедлил, поудобней пристроился на эбеновом подголовнике и снова устремил взгляд на звёздную карту на потолке алькова Утром он вернулся из храма раздражённым и почти обезумевшим. Ненни заранее знал, что так и будет. Как, во имя неба, кто-то мог решить, были ли видения жрицы истинными или ложными, являлись они пророчеством или политиканством? Как решил бы это дело отец?

Он постоянно задавал себе этот вопрос. Беда заключалась лишь в том, что ответа на него не было. Он не имел счастья пользоваться отцовским доверием, с иронией подумал Ненни. Их мысли двигались совершенно разными путями, как солнце и звёзды в высоте, так что даже строить догадки было невозможно. Вот Хатшепсут могла бы угадать, причём угадать правильно. Но она и пытаться не станет. Какое ей дело до того, что отец в таком-то случае поступил бы так, а в таком-то — этак? Для неё важнее был собственный выбор. Именно этим она больше всего походила на отца. Таким же был Аменмос... О, если бы фараоном был Аменмос! Но фараоном был не Аменмос.

Правда или ложь, правда или ложь? Сразу пришло в голову лишь одно — эти необычные видения казались слишком точно адресованными для того, чтобы быть подлинными словами небес. Обычно пророчества содержали таинственные высказывания, полные неоднозначных и, казалось бы, бессмысленных слов, требовали изучения и сложного толкования в коллегиях учёных жрецов. На самом деле эти жрецы были не столь учёными, сколь важными и изобретательными во всём, что касалось толкования божественных глаголов. Вряд ли следовало воспринимать их всерьёз. Странно, что боги, чьи мысли точны и слова правдивы, выбирают настолько искажённую форму для своих посланий людям.