Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

Ей должно повиноваться, понимаешь, моя Шесу? Это их собственная выдумка... Что он хотел этим сказать? Выдумка! Корона — вовсе не выдумка, а самая священная из всех тайн. Но царь, который носил её, был мёртв, мёртв, мёртв! Слёзы бессильного гнева обожгли веки Хатшепсут, когда она оказалась в уединении Царских Покоев. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней и какое-то время стояла, оглядывая знакомую гостиную. Это снова была комната её отца — от Ненни здесь не осталось ничего. Он ничего не менял: стены остались окрашенными в тот же бледно-лимонный цвет, с роями золотых пчёл, даже потёртое отцовское алое кресло так же стояло на своём месте около низенького столика. Даже похоронен Ненни был в могиле своего отца, упрямо отказавшись строить усыпальницу для себя. Это всё выглядело так, словно он воспринимал себя живущим по ошибке, посторонним в этом мире.

Пожав плечами, Хатшепсут быстрыми решительными шагами прошла по комнате, через гардеробную в примыкающую к ней спальню. Что эта бесполезная побеждённая душа сделала с нею? Эфемерная жизнь и бесследный уход Ненни не для неё. Она намеревалась оставить на лике Египта такую большую отметку, чтобы ни один мужчина, ни одна женщина или ребёнок в течение тысяч лет не смогли забыть о том, что она жила, что её звали Хатшепсут.

Но всегда какой-то мужчина стоял на её пути.

Она остановилась в спальне, рассматривая альков с потолком, расписанным золотыми звёздами, под ними стояло ложе, украшенное львиными головами, на котором умерли два фараона и, если министры поступят по-своему, скоро будет спать новый, фальшивый фараон. Как Амон допустил такое? Её взгляд, полный отчаянного сомнения, переместился к нише в углу алькова, где золотая статуэтка Амона устремляла в пространство загадочный пристальный взгляд. Она была его ребёнком — его сыном, — она знала это. Почему же тогда он не создал её мужчиной? Ведь тогда об этом знали бы все. Каким странным, каким безнадёжно странным и мучительным для неё оказалось решение бога поместить сердце и Ка царевича в женское тело!

Моя Шесу, боги ошибаются, так же как и люди...

Чепуха, подумала она со внезапным страхом.

Приблизившись к золотому изваянию, она рухнула на колени и поспешно положила горящий комочек мирры в кадильницу. Амон не мог — не был способен — ошибаться... Он не мог уготовить ей бытие просто женщины, просто царицы. Это было невозможно, это было невероятно...

Но внезапно ею полностью овладела мысль об ошибке. Пока она смотрела на серый дымок, поднимающийся из кадильницы, в её сознании возник образ матери. Изящная, безмятежная, не задающая вопросов, Аахмес грациозной походкой шла по жизни, делая всё согласно правилам и обычаям, словно в священном храмовом танце, и так же, не задавая вопросов, сойдёт в могилу. Каждое её движение соответствовало принципу: когда фараон приносит жертву богам — стой у него за спиной, когда он бросает золото любимцу — улыбнись из-за его левого плеча, когда он приказывает — повинуйся, когда он манит пальцем — иди, когда он любит — вынашивай для него сыновей... Не думай о министрах, казначействе, налогах — это его дело, а твоё место — обонять гелиотроп и вкушать пирожки в кругу высокородных дам на Еженедельном приёме, задирать вверх подбородок и опускать веки, иметь на губах лёгкую улыбку — ходить, действовать, говорить, думать подобно изображению на стене храма. Зато министры никогда не будут противоречить тебе. Им это не потребуется: от тебя ничего не будет зависеть.

Стремительно, так что даже серый вьющийся дымок рассеялся, Хатшепсут вскочила на ноги. Она — не её мать, и дураки-министры скоро узнают это. Дочери Солнца не требуется договариваться, спорить, что-то доказывать министрам Египта или любым другим смертным. Ей нужно только действовать. Когда она быстрыми шагами шла по саду к Покоям Царицы, её сознание уже работало с привычной быстрой точностью, не отягощённой чужими соображениями и глупыми сомнениями. Войдя в собственную спальню, она в тот же миг дважды ударила в гонг и велела немедленно вызвать Верховного жреца Амона в её личную гостиную.

— Постой, — добавила она слуге, — корабли уже появились?

— Они сейчас швартуются у пристани, так сказал господин Инени, который...

— Тогда поспеши. Найди Хапусенеба — он где-нибудь в Большом зале. Торопись! Я должна немедленно поговорить с ним!

Этот мальчишка, подумала она, скоро обнаружит, что имеет дело не с простой слабой женщиной!

Повинуясь внезапному порыву, она подошла к туалетному столику и, сев перед ним, пристально вгляделась в полированное серебряное зеркало. С лица в отражении на неё смотрели её собственные глаза, большие тёмные искрящиеся глаза. Это было лицо не той молодой девушки, которая шесть лет назад смотрела, как поднимают парус на корабле, везущем Тота на север. Ей было двадцать семь, лицо истончилось от долгой борьбы с Ненни. Её волосы, падающие чёрным шлемом на плечи, придавали её лицу совершенные очертания, которых не было в более молодые годы; в этом лице каждая мягкая черта соответствовала другой. Скулы стали острее, маленький подбородок — тяжелее, рот — прямее и жёстче. Будто какой-то волшебник скульптор перенёс черты, вылепленные в нежном воске, в резную скульптуру из слоновой кости.

Довольная, она отодвинулась от зеркала. В отражённом изображении Дочери Солнца не было никаких недостатков. Тот должен сразу увидеть, что она — живое порождение Амона и что он должен повиноваться ей.

Из гостиной донеслось осторожное покашливание. Она вышла туда и обнаружила Хапусенеба, дожидающегося в дверях. Несмотря на поспешность, с которой его вызвали, он выглядел совершенно спокойным.

— Радуйся, превосходнейший, — сказала она.

— Пусть вечно живёт Божественная Правительница, — с привычным достоинством поклонился он.

— Войди. Закрой за собой дверь. Я хочу тебе кое-что сказать, и это не должны слышать ничьи чужие уши. — Когда он остановился перед ней, Хатшепсут посмотрела оценивающе на его лицо, неуверенная, успокаивает или волнует её непоколебимое спокойствие этого человека. — Превосходнейший, — медленно начала она, — я поставлю перед тобой задачу, которую нужно решить. Ты — благочестивый и умный человек. Я думаю, что ты сможешь разрешить её — если согласишься.

— Мои слабые силы в вашем распоряжении, Сиятельнейшая.

— Эта проблема касается сына Немощного, ребёнка, который сейчас подплывает к причалу дворца. Он прибыл из Вавилона, превосходнейший. С пяти до одиннадцати лет — годы, формирующие человека, — он провёл в стране, которая не знает Ра.

Верховный жрец несколько секунд всматривался в её лицо, а затем сказал:

— Счастье для царевича — и для Египта, — что Ваше Сиятельство в течение первого времени будет регентом при нём...