Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

— Ты, братец, рассуждаешь как крестьянин, вот в чём твоя беда. Разве благородный Нехси покупает лошадей, которыми можно управлять? Или же господин Футайи, который чуть ли не вдвое старше меня?

— Да, но когда они учились управляться со скотиной, ты ещё торговал вразнос рыбой в...

— И я тоже научусь. Пойдём, помоги мне дойти до дому, а то из-за этих красивых демонов я разбил колено.

Новая колесница была ещё цела, но сегодня утром не следовало дразнить богов. Ему предстояло весь день находиться на глазах у публики. Принимая у раба свой длинный, украшенный самоцветами жезл, довольный Сенмут устроился в кресле-носилках. Ему предстояло любимое занятие — быть на виду.

Большой двор сверкал факелами, процессия начала выстраиваться. Распорядители, слуги, рабы носились взад-вперёд, выравнивая носилки и колесницы в строгом порядке, соответствовавшем рангу их аристократических владельцев, которые толпились в Тронном зале, ожидая появления царицы. В женском доме на втором этаже, в небольшой серой с золотом комнате, которая когда-то принадлежала её матери, с десятилетней царевной Нефер-Ра случилась истерика, потому что ей не нравились плоёные рукава её нового платья из царского полотна. Эго была бледная девочка, высокая для своего возраста, с вялым ртом и выражением бесконечного недовольства на худом лице. Царевна была копией своего отца, хотя об этом никто не говорил вслух. Она даже унаследовала его болезненное сложение, но, к счастью, не его склонность к безумию или тягостные и прихотливые повороты мыслей. Если Ненни был упрям, то она просто ворчлива, а в те моменты, когда его взгляд ушёл бы в себя, она взирала на окружающих.

Сейчас в качестве окружающих выступали поочерёдно её собственное отражение в зеркале и взволнованные служанки.

— Смотрите! — визжала она, сердито дёргая за тонкий как паутинка рукав, покрытый мелкими складками. — Здесь морщит! Я. не буду это носить, не буду! Вы должны всё это закрепить!

— Но, Ваше Высочество, — ворковала нянька, — это задержит процессию.

— Тогда пусть процессия подождёт! — отрезала Нефер, срывая с себя платье и швыряя его на пол. — Я царевна и не буду носить это уродство! Уберите эту гадость, чтобы я её не видела, или у меня разболится голова!

— Хорошо, Ваше Высочество, как угодно Вашему Высочеству. — Нянька подобрала ненавистное платье, вручила его служанке и торопливым жестом отослала её прочь. Да не попустит Амон, чтобы у царевны разыгралась мигрень и её мать-царица узнала, что виновата в этом нянька! Ничего худшего нельзя было себе представить.

Повернувшись к побледневшей Нефер, она принялась успокаивать её, уговорила прилечь, а рабыни тем временем выбежали из комнаты со злосчастным платьем.

В другом крыле дворца Хатшепсут, уже полностью одетая и увенчанная диадемой, снабжённая всеми амулетами, отослав последнюю служанку, шагала по гостиной Покоев Царицы, собираясь с силами, чтобы выйти за дверь и направиться в храм.

«Мальчик находится там уже тринадцать месяцев, — думала она, — а я всё ещё боюсь идти туда. С каждой неделей это становится не легче, а тяжелее!»

Это было смешно. Эго бесило её. В том, что Тот находился в храме, не было её вины, это была ошибка министров и их проклятого драгоценного документа. Она всего-навсего энергично и находчиво решила опасную задачу — так же, как это сделал бы её отец. Разве он когда-нибудь считался с туманными суждениями какого-нибудь министра? Нет, он принимал решение, а потом действовал.

Но, во имя Амона! Десять лет...

«Это ведь не я решила, — торопливо думала она. — Я не имела к этому никакого отношения, это была идея Хапусенеба — связать мальчика клятвой жреца. Я его не просила, мне даже не сообщали об этом до вчерашнего вечера...»

Внезапно в памяти прозвучало распоряжение, которое она сама дала Хапусенебу: « Держи его там». Чтобы заглушить этот голос, она стремительно подошла к двери, распахнула её и обратилась к оторопевшему стражнику:

— Князь Сенмут уже прибыл?

— Нет, Сиятельнейшая. По крайней мере я не видел его.

Она хлопнула дверью и опять принялась шагать, сцепив руки.

«Тебе нет никакой нужды говорить с Сенмутом, — сердито сказала она себе. — Ты дочь Солнца и всегда права. Ты даже не увидишь сегодня мальчишку, успокойся».

Ну а если она увидит его? Что, если он потребует увидеться с ней? Если он устроит сцену?

«Он не может... не должен! — подумала она, ощутила, как по всему телу прошла волна холода и ускорила шаги. — А если попытается, я не обращу на это внимания. Ему нечего требовать ни от меня, ни от Египта... Вчера вечером Нехси сказал только то, на чём настаивал Уах. Тот должен стать жрецом. Нет другого способа предотвратить его возвращение во дворец. Иначе он вернётся с полным правом, будет путаться под ногами, всё время крутиться около меня. Я не перенесу этого! Он должен принести клятву».

И всё же... Ещё десять лет такой жизни, напряжённой как струна арфы, — этого она тоже не перенесёт.

«Я должна сжечь документ! — в отчаянии думала она. — Я должна выслать всех министров, как Кенуку... Нет, я не могу сделать этого, это невозможно. Я вышлю всех, кроме Нехси, Футайи и Инени, а остальных отправлю в их владения на юг и на север... О боги, я и этого не могу сделать! Тогда я быстро выдам Нефер замуж... за кого-нибудь ещё, как советует Сенмут... но документ останется на месте и сам Амон не сможет изменить этого!»

Она снова бросилась к двери, рывком распахнула её и нос к носу столкнулась со слугой, поднявшим руку, чтобы постучать.

— Ну, что ещё, что ещё случилось?

— Я умоляю Сиятельнейшую о прощении. Меня прислали, чтобы напомнить Сиятельнейшей, что уже светает... и все ожидают в Большом дворе... Визирь Нехси велел осведомиться, готово ли Ваше Сиятельство.

— Князь Сенмут наконец прибыл?

— Да, Сиятельнейшая, он...

— Пришли его ко мне. Сразу же. Немедленно! — Она повернулась спиной и захлопнула дверь.

Через десять минут Сенмут сопровождал бледную, но собранную Хатшепсут к её носилкам. Она была всё ещё напугана — это выдавали крепко стиснутые челюсти. Не важно, подумал жрец. Она, как всегда, всё перенесёт, ничего не случится, мальчишка не посмеет устроить скандал.

В полулиге от дворца, за рекой, Тот подошёл к сосуду с мыльной глиной и принялся мыть дрожащие руки. Он был охвачен лихорадкой нерешительности, которая непрестанно усиливалась в течение пяти дней и теперь достигла кризиса.

«Стой в северной колоннаде», — сказала Нофрет-Гор. Собирался он сделать это или нет?

В кольце всё ещё мерцал факел, но темнота за высоким окном комнаты начала сереть. Он должен был решить; время уходило. Это было последнее умывание перед началом церемонии. Когда через мгновение он покинет эту комнату, нужно повернуть налево и последовать за другими новичками или направо, чтобы ускользнуть в одиночку и скрыться в северной колоннаде Молитвенного зала.