Виталий Елисеев - 1941–1945. Священная война

А брат уже не плакал, а надрывался от крика. Мама никак не могла его успокоить. И тут с кричащим, доведенным до нервного состояния сына на руках, мама неожиданно появилась на кухне и склонилась над бабушкой.

– Мама! Молоко пропало!

А брат еще сильнее закатился в крике.

Здравствуй дорогой сын, Виталий!

Шлю тебе свой привет и крепко целую. Напиши, как твои успехи по школе. Помни, что ты должен учиться только на отлично и быть примером в дисциплинированности, как в школе, так и дома.

Следи за Юриком, чтобы он не заболел и будь ему старшим братом и товарищем.

Слушаешься ли дедушку, бабушку, учительницу, маму. Все напиши.

Летом 1942 года в каникулы вдвоём с Шуриком Мошкаровым пошел посмотреть кинофильм «Чапаев». То, что Чапаев утонул, переплывая реку Урал, всё это были настоящие враки. Об этом нам рассказали знакомые ребята, которые уже посмотрели фильм: «Чапаев переплыл реку, вскочил на коня и с шашкой наголо впереди своего отряда поскакал рубить фашистов».

Городской кинотеатр продолжал работать. Зрителями были раненые из госпиталя в Троице-Сергиевой Лавре.

У кассы выстроилась длинная очередь. Подойдя к заветному окну, купили билеты. До начала сеанса оставалось много времени. Заняться было нечем. Мы бесцельно слонялись возле кинотеатра, несколько раз подходили к афише, не зная, куда себя деть. Тут же стояли, сидели на скамейках раненые из госпиталя.

Кинотеатр был в центре города напротив Троице-Сергиевой Лавры на проспекте Красной Армии в самой низине возле речки. От него в обе стороны дорога круто поднималась вверх.

Шурик первым заметил, как по дороге по направлению к нам со стороны Александрова ехала легковая машина.

– Смотри, – он толкнул меня локтем и показал на дорогу, – легковушка!

Я посмотрел, куда показал Шурик. Легковая машина завладела нашим вниманием. Мы наблюдали за ней. Как только она остановилась около кинотеатра, мы помчались к ней посмотреть на нее вблизи, потрогать. Машина была черного цвета, небольшая, угловатая, с каждой стороны по одной широкой двери. Узкий капот, от которого в обе стороны, словно большие лопухи, отходили крылья над передними колёсами.

Возле машины мы были ни одни. Ее обступили со всех сторон. Образовалось кольцо.

Из машины вылез молоденький старший лейтенант в лётной форме. Кто-то негромко сзади нас произнёс: Покрышкин.

Кто из ребят не слышал о летчике-истребителе Покрышкине, о совершенных им подвигах. На гимнастерке, перепоясанной ремнем, сияла звезда Героя Советского Союза.

Следом за ним из машины «выпорхнула» молоденькая, внешне очень красивая женщина в ярком, в цветах легком шелковом платье.

Летчик-истребитель А. И. Покрышкин.

Покрышкин взял женщину под руку и они пошли к кинотеатру. Ему было приятно идти с ней. Он ловил направленные на нее восхищенные взгляды. Все, кто были около машины, пошли за ними.

– Шурик, – я дёрнул его за руку. Мы вдвоем оставались около машины. – Пошли, а то опоздаем.

– Подожди, давай еще посмотрим, – попросил он.

Пока мы ходили вокруг машин

– Шурик, здравствуй. Ты что, не узнал меня?

Шурик от неожиданности растерялся, посмотрел на шофёра. Мог ли он подумать, что встретит соседа, который жил до войны недалеко от них.

– Дядя Миша! – обрадовался он.

Дядя Миша потрепал его по щеке, спросил о маме, где они сейчас живут, получают ли письма от отца.

– Хотелось бы повидать твою маму. Ты не забудь передать ей от меня привет, – предупредил он.

– Не забуду, – пообещал Шурик.

Я переживал. Опоздавших не пускали в зрительный зал.

– Шурик, ты и товарищ посидите в машине, а я пойду посмотрю кино, – предложил дядя Миша.

Об этом нас не надо было упрашивать. От предложения посидеть в легковой машине трудно было отказаться. Не раздумывая, с радостью согласились, забыв о кинофильме. Мы тут же залезли в машину. Дядя Миша предупредил нас не выходить из машины и оставил одних.

Площадка возле кинотеатра опустела. Из полуоткрытых дверей кинозала, выполнявших роль вентиляции, до нас доносилась музыка, отдельные слова. Мы не переживали, что не пошли в кино. Нам была интересней машина.

Мы разглядывали приборы, делились впечатлениями, перетрогали всё, что только было можно. Поочерёдно садились за руль, представляя, что управляем машиной. В воображении проехали по всем улицам, которые знали. Звуками и движениями создавали иллюзию скорости.

Полтора часа пролетели незаметно. Мы так увлеклись, что не заметили, как раскрылись боковые двери и из зала повалил народ.

Увидев Покрышкина, женщину и шофера, мы вылезли из машины и отошли в сторону. Внутри теплилось чувство, что нас обязательно прокатят.

Покрышкин подошел к нам, поздоровался, пропустил в машину первой женщину, что-то сказал шофёру, сел сам и захлопнул дверь.

– Ребята, хотите прокатиться! Быстро залезайте! – проговорил шофёр, довольный тем, что посмотрел кино.

Шурик не заставил себя ждать. Он не растерялся. Быстро забрался в машину, а я застыл в нерешительности, оробел и продолжал стоять. Шофер понял по-своему. Он хлопнул дверью и они поехали.

Оставшись один, готов был расплакаться от обиды, провожая взглядом удаляющуюся машину. В этот момент я так завидовал Шурику. А тут ещё он, приподнявшись на сиденье, через заднее стекло помахал мне рукой.

Проводив взглядом поднимавшуюся в гору машину, пока она не скрылась из вида, пошел домой. Дорогой переживал. Мне так хотелось прокатиться вдвоем с Шуриком.

Я гнал от себя эти мысли. Сам виноват. Больше корить мне было некого. Проходя мимо Лавры, воображение унесло меня в то время, когда не было войны.

Вот папа, мама и я идём по этой самой дороге с вокзала к бабушке. Папа обращает наше внимание на колокольню.

– Мальчишкой, – рассказывает он, – лазал на последний ярус. Оттуда с семидесятиметровой высоты, хорошо был виден наш дом, гимназия. А дальше Вифанские пруды, монастырь. В дымке окрестные деревни.

Слушать папу было интересно. Захотелось так же залезть на колокольню, посмотреть, куда поехала машина с Шуриком. Как бы я не хотел думать о другом, мысли все равно тянулись к машине. Они к ней прилипли. А память вновь повернула меня к воспоминаниям, дав мне в руки надежный щит, за которым можно было бы укрыться он осаждавших мыслей.

– На первом ярусе колокольни, – вспомнил я рассказ папы, – висел огромный колокол Сысой. Когда он звонил, в ясную сухую погоду его можно было слышать в Сокольниках. «Сысой звонит!» – говорили о нем и набожно крестились.