Виталий Елисеев - 1941–1945. Священная война

Каким же длинным показался этот день. Хотелось поскорее дома сказать маме, бабушке, дедушке самые радостные для меня слова: «Теперь я не только школьник, но и пионер!» В подтверждение показать им красный галстук, политый кровью наших отцов, дедов. Потому он красного цвета. Так нам объяснила пионервожатая.

Наконец-то нам разрешили расходиться по домам. И вот Раушка и я, с повязанными на шее пионерскими галстуками, шагаем по улице Комсомольской. Наши галстуки развиваются на ветру. Мы ловим на себе, как нам тогда казалось, восхищенные взгляды, обращенные на нас. Внутри все ликует. Мы не идем, а словно летим на крыльях.

Поделиться своей радостью я не успел. Едва вошел в дом, дедушка первым увидел меня с повязанным на шее красным галстуком. Он тут же сорвал его с меня. Я заплакал. На дедушку слезы мои не подействовали. Сидя за швейной машинкой, он еще долго продолжал ругать меня. Никак не мог успокоиться. Мне было обидно и непонятно, как дедушка мог так поступить.

На следующий день пошел в лагерь без пионерского галстука. Дорогой переживал, что мне за это будет, не исключат ли меня перед строем из пионеров? Но в лагерь все пришли без галстуков.

За неделю до окончания смены пионервожатая собрала всех в классе и объявила, что мы должны подготовить концерт своими силами и выступить перед мамами. Будем хором петь, декламировать. После вступления она стала распределять, кто и с чем должен выступать.

На следующий день пионервожатая, увидев меня и Раушку, подозвала нас и сказала идти за ней. Мы вошли в пустой класс.

– Вы будете выступать на концерте с отдельным номером, – тоном, не терпящим никаких возражений, сказала она. – Сядете друг против друга и поведете разговор между собой. Садитесь!

Мы сели.

– Да не так! Ну как вы сели! – сорвалась она на крик. – Вы что, поругались? Садитесь ближе друг к другу, внимательно слушайте и запоминайте, что я вам буду читать, а вы на концерте это будете говорить друг другу.

Она открыла тетрадь и мельком окинула меня взглядом.

– Ты начинаешь первым и говоришь своему товарищу: «У меня отец с самого начала воюет на фронте! А ты, Витя, говоришь ему в ответ «И у меня тоже с первого дня воюет!»

Она не сочла необходимым спросить у нас об отцах. Ей это было невдомек. У Раушки отца не было. Была только мать. И надо только представить себе, как он должен был говорить это перед матерью и другими работницами Трикотажной фабрики, которые знали об этом. Какую моральную травму Раушка должен был пережить от плевка в душу.

– А ты, – она снова перевела взгляд на меня, – должен ему сказать «Мой отец награжден орденом». Ты, Витя, ответишь ему «А мой отец наград имеет больше. Он награжден еще и медалью».

Дальше все шло в том же духе. Что бы я не сказал про отца, Раушка тут же отвечал мне большим. Прочитав текст до конца, спросила: «Понятно?»

Услышав утвердительное, добавила: «А теперь идите и репетируйте!» До выступления никаких репетиций с нами больше не было. Сами же мы быстро забыли об этом.

В день окончания смены в классе собрались мамы посмотреть на своих детей. Пришла и тетя Маруся. В класс мы вошли строем во главе с пионервожатой. Концерт начался с патриотической песни, которую мы пели хором. Потом пошли отдельные выступления. Дошла очередь и до нас. Мы вышли на середину, сели на пол друг против друга, как велела нам пионервожатая и понесли полную отсебятину. Говорили до тех пор, пока не выдохлись, не знали о чем мы должны говорить дальше и замолчали. Под жалкие одиночные хлопки мы поднялись с пола и отошли к стене. Полный провал.

Окрестные леса вокруг Загорска спасали от зимних холодов. За хворостом ходили, в основном, ребята. Собирали сучья, вязали вязанки и на спине несли их домой. Шли до Скита. За ним начинался густой лес.

Днем за мной зашел Раушка. Было это в конце августа на второй год войны.

– Пойдешь за хворостом? – спросил он.

– Пойду, – ответил я.

– Тогда собирайся скорей. Ребята ждут на улице. Нам надо еще зайти за Калабухом, – торопил он.

От нас пошли к «трикотажному дому». Под окнами все вместе, несколько раз громко прокричали: «Валька! Валька!»

Он показался в окне второго этажа, махнул нам рукой и растворился за стеклом.

Хлопнула входная дверь. Было слышно, как каблуки его ботинок дробью отзываются на деревянных, расшатанных и скрипучих ступенях.

С нами пошел одного с нами возраста Петя Чижов, беженец. Вдвоем с мамой он жил в соседнем доме у одинокой пожилой бабушки. Он перешел во второй класс и осенью должен был пойти учиться в нашу школу.

Пошли вшестером. Впереди Валя, самый старший из нас, третьеклассник. Дорогой увлеченно рассказывал о своей мечте стать военным летчиком и сбивать фашистские самолеты. Он грезил небом.

– Помните, прошлым летом над нами пролетали два самолета. Это были «Хенкели». Я их по рисунку в книге узнал. Был бы я сейчас лётчиком-истребителем, – мечтательно фантазировал он, – как бы дал им обоим, чтоб нос свой к нам не совали, не летали над городом! Когда возвратимся, я покажу картинки самолетов, – пообещал он.

Вот и Вифанские пруды, большой, глубокий с крутым берегом, но нам сейчас не до него. Далеко в небе громыхает, не было бы дождя. Обогнули его. За ним начинался лес, где мы обычно собирали хворост.

Ночью прошел дождь. На скользкой тропинке Валя поскользнулся, зацепился ногой за что-то и упал. Когда поднялся, лицо и руки были в грязи. Трудно было не рассмеяться, глядя на него.

– Вы идите. Я догоню вас, – предупредил он и побежал к пруду.

Что произошло дальше, можно только предполагать.

Вымыв руки, склонился над водой вымыть лицо. На дне, недалеко от берега, он увидел противотанковую гранату. Сбросив с ног старые без шнурков ботинки, полез за ней.

С гранатой в руке, разбрызгивая воду босыми ногами, зашлёпал к берегу. По скользкому откосу вскарабкался на берег, засунул ноги в ботинки. Ему не терпелось поскорее поделиться радостью и показать свою находку.

– Ребята! Что я нашел! – громко крикнул он и побежал с гранатой в руке догонять нас.

Граната в руке Валентина вызвала бурный интерес. Мы побежали к нему. Впереди вприпрыжку Петя Чижов. Какой мальчишка, поиграв с ней, отказался бы от мысли посмотреть, как она шарахнет!

Граната для Валентина была тяжелой. Он остановился, перехватил ее в другую руку. Оглушительным взрывом на наших глазах разметало его, опрокинуло нас, плотно прижав к земле. По голове словно ударили палкой. Зазвенело в ушах. И сквозь этот звон донесся до сознания крик Пети. Сколько прошло времени? Секунды, но и они показались вечностью. Когда мы, преодолевая страх, подбежали к ним, на траве валялся обрубок человеческого тела без головы, рук и ног. То, что осталось от Валентина. На месте живота кровавая рана. Недалеко от него на земле корчился от боли Петя. Он был в сознании и громко кричал. На том месте, где была нога, выше колена зияла рваная рана, красная от крови.