Реза Амир-Хани - Её Я

Все-таки настроена его дочь была слишком серьезно, и он решил, что придется поговорить с Фаттахом. Для этого требовалось поехать на фабрику: в кофейне Шамшири было слишком людно, а кроме того, там был завсегдатаем господин Таги, который всегда брал сторону Фаттаха. И вот однажды водитель повез Фахр аль-Таджара по шоссе Хусейн-абад на фабрику «Райская». Услышав о приезде Фахр аль-Таджара, Фаттах вышел встретить его. Поцеловались и вошли в контору. Фаттах сказал:

– Рад тебя видеть здесь! Неужели за кирпичом приехал? Стройку затеваешь, Фахри? Нам с тобой вообще-то уже надо последнее жилище себе обустраивать, но для него много кирпича не требуется – на осле можно увезти…

Фахр аль-Таджар улыбался, но чувствовалось, что он напряжен. Фаттах продолжал гадать:

– Сыновья твои от тебя отделились… Ждешь зятя и планируешь строить отдельный дом?.. Дочь твоя замуж выходит? А?!

Фахр аль-Таджар тяжело вздохнул:

– Нет, дорогой мой Фаттах! Дочь меня хочет в жениха превратить…

Фаттах рассмеялся. Старый друг рассказал ему о своей младшей дочери, которая вместе с Марьям изучает французский, и о том, что она также решила перестать ходить в школу.

– Я уж ей и так и этак толкую: доченька, Марьям не ходит в школу по другим причинам… Ты хотела учить французский, мы не возражаем, но школу не бросай! У тебя ведь нет тех проблем, что у Марьям Фаттах… Я тебе дал разрешение подчиниться им, так как образование необходимо, а закончив школу, можно принести покаяние и вновь вернуться к хиджабу. Внучка Фаттаха такого разрешения не имеет, она хиджаб носит постоянно, отсюда и разница…

– Слова твои как сахар, – сказал Фаттах. – Но в вопросе хиджаба решает Марьям, я ей не навязываю. Это ее выбор.

– Ну в любом случае дочь моя сильно хочет ехать во Францию, не дает ей покоя эта мысль. Я говорю: а то, что меня это опозорит, ты об этом подумала?

Фаттах, рассмеявшись, снял и вновь надел тюбетейку:

– Не согласен с тобой, дорогой Фахри! Совершенно не согласен! Что плохого, если она поедет? Мы с невесткой, наоборот, целых полгода убеждаем Марьям поехать туда… Но она сама не соглашается. Все время говорит: человек в своем доме большему может научиться…

Фахр аль-Таджар с удивлением переспросил:

– То есть, по твоему мнению, нет причин, чтобы девочка не ехала во Францию?

Фаттах поднял лицо к небу и ответил просто:

– Нет причин!

– Но подожди… Ты здесь из-за вопроса хиджабов столько, можно сказать, перестрадал, и даешь ей разрешение ехать в страну неверия?

– Да, даю.

– Не понимаю…

Фаттах снял тюбетейку:

– Сегодня наша страна сквернее, чем страны неверия! В кафиристанах по крайней мере люди свободно сами выбирают, так им жить или этак, но здесь нас заставляют жить так, как решают за нас другие! Человек должен жить так, как хочет Всевышний; если это невозможно, то по крайней мере так, как хочет он сам, это лучше, чем по чужой указке…

Фахр аль-Таджар вроде бы и согласился, но не чувствовал себя убежденным:

– Все так. И все же… Дочь, одну-одинешеньку, в Европу, на чужбину…

– Детей ведь нужно так воспитывать, чтобы при совершеннолетии они становились совершеннолетними! Когда выпускаешь почтового голубя – он ведь должен уметь летать. Он полетит и вернется, если ты не подрежешь ему крылья… Вот и дети наши должны сами уметь делать выбор… Если сознание у нее есть, отпусти ее, с ней посреди дивизии солдат ничего не случится. А если нет самостоятельности, то и здесь беда не минует так же, как в Париже…

Фахр аль-Таджару показалось, что он в первый раз отчетливо услышал слово «Париж». Он даже повторил про себя: «Париж». Прозвучало это зловеще, но получалось, как будто, что выхода нет. И позже сколько раз он услышит эти звуки из уст почтальона: «Хорошие новости для господина Фахр аль-Таджара! Письмо из Парижа, от госпожи доктора!» И он сам не раз произносил и повторял это название… Но, решительно, звучание его было зловещим…

Подготовка к путешествию девушек закончилась через три месяца. Решено было, что для первого раза с ними поедет Фаттах и останется в Париже до тех пор, пока они там как следует не обустроятся. До границы решено было ехать на дедовом «Додже», затем другим транспортом. Была ранняя весна 1316 года…

Весенним днем водитель Фаттаха подогнал «Додж» к переулку Сахарной мечети. Собралось много провожающих. Муса-мясник притащил барашка, чтобы забить его во имя удачного путешествия. Пришли девочки из школы «Иран», хотя уже началось экзаменационное время. Нани воскурила руту в серебряной курильнице с серебряным же подносом – курильница эта была частью приданого хозяйки. На подносе стояла пиала с водой, дымом окуривались Фаттах и Марьям, читались молитвы. Все ждали Фахр аль-Таджара, и вот наконец он приехал с дочерью на машине, а на дрожках привезли ее багаж. Шахин была на пару лет старше Марьям, и они виделись в медресе, но, в общем-то, никогда не общались, так что теперь, по сути, только и познакомились. Шахин подошла к Марьям и, обняв, поцеловала ее, а та плакала, глядя на провожающих с каким-то трагическим выражением лица. Ей казалось, будто все знают, почему она вынуждена уехать. Никто не радовался, а ведь когда недавно провожали в Европу для повышения квалификации сына Аги-мирзы Ибрагима, молодого инженера, это обставили как праздник, с певцами и музыкантами. Но для Марьям никакого праздника не было. Ехала она не для того, чтобы учиться, а для того, чтобы забыть. И ей казалось, что все понимают ее цель, даже некоторые провожающие старушки, которые так переговаривались между собой:

– Разве семья может радоваться подобному обстоятельству? Услать девочку в Европу…

– Да проклянет Аллах тех, кто до этого довел…

– Девочка как луна прекрасна, настоящая молодая хозяйка, а вот вынуждена ехать в ассирийский плен…

– Стыд и позор перед всем миром, эти беспринципные неверующие…

Марьям слышала эти реплики. И вновь вспоминала Эз… (смотри главу «6. Она»).

На Фахр аль-Таджара и его дочь почти не обращали внимания – все наблюдали за Марьям. Она попрощалась с мамой и Али в крытом коридоре. Али плакал, и матушка тоже; Али почему-то казалось, что сестра уезжает из-за его плохого поведения. Марьям обняла Махтаб, нежно погладила ее кофейного цвета волосы и сказала:

– Заботься об Али!

Махтаб улыбнулась, а матушка притворилась, будто не слышала. Али, отвернувшись, уперся лбом в стенку. Вновь к его горлу подступили рыдания, причину которых он сам не до конца понимал.

Наконец Марьям уселась на заднее сиденье «Доджа». Искандер и водитель все еще грузили вещи в багажник сзади и прикрепляли к крыше машины. Рабочие с фабрики и соседи делали заказы водителю, что следует Фаттаху привезти из Франции. Самому Фаттаху было сейчас не до заказов – он разговаривал с Фахр аль-Таджаром.