Сергей Жоголь - Пращуры русичей

– Хорошо, это очень хорошо, я всегда верил в тебя, – старик, по-видимому, успокоился. – Ах да, тот человек, который разыскивал тебя всё это время, – Рауд указал на соседнее ложе, – Иди к нему, он что-то хотел сказать. Мне тяжело говорить, я должен подготовиться к дороге.

– Тебя похоронят по вашим обычаям, как настоящего конунга, я обещаю.

Блаженная улыбка появилась на лице старого нурмана, он закрыл глаза, Рюрик тем временем приблизился к Гончаку. Увидев, что новгородец пришёл в сознание предводитель руссов произнёс.

– Ты хотел меня видеть, ильменский посол, я пришёл.

Гончак приподнялся на локтях, огляделся, было видно, что каждое движение приносит ему муки.

– Ты не забыл обо мне, – умирающий втянул воздух, его голос дрожал. – Каждый во что-то верит, вот он, например, – Гончак кивнул на раненного нурмана, – хочет пировать с богами и жить войной, у меня нет таких целей. Я не знаю, что обрету после смерти, но я знаю, что хочу оставить после себя. Я всю свою жизнь служил своему князю, я служу ему и теперь, когда он ушёл от нас. Гостомысл завещал власть тебе, князь Рюрик, да, да, я не оговорился, теперь ты мой князь, и нужно, что бы в это поверили все. Не грабь мой народ, не терзай, будь ему защитой и опорой. Моя мечта, что бы мой сын, видя то, как жил его отец, и, видя как он умирает, захотел бы прожить свою жизнь так же славно, как прожил её я. Я рад, что нашёл тебя, я рад, что ты станешь князем моих земель, хотя мне не нравятся некоторые из твоих сородичей, они дают тебе дурные советы, не слушай их.

При этих словах Рюрик стиснул зубы, он понимал о ком идёт речь.

– Мы не должны были нападать на эти земли, я чувствовал это и вот результат, я умираю, не успев довести дело до конца. Я долго тебя искал, но я не смогу представить новгородскому вечу. Пусть это сделают другие. Помнишь пленника, который назвал моё имя, когда меня несли с корабля?

Рюрик кивнул.

– Этот человек был пестуном при Лучезаре, приемном внуке Гостомысла. Я вспомнил его. Он может тебе пригодиться на новых землях. Освободи этого пленника, пусть он сведёт тебя с приёмышем умершего князя. Я уже не смогу сделать этого сам.

– А так и сделаю. Скажи, я могу сделать что-нибудь для тебя.

– Позаботься о моём сыне, и он станет тебе верным слугой.

– Я возьму его в дружину, мне нужны люди, подобные тебе.

– Сделай его настоящим мужчиной, мой князь, сделай.

Гончак поднялся на локти, хотя было видно, что это далось ему нелегко, он захрипел, схватился рукой за грудь, струйка крови стекала по его губам, очевидно, долгая речь не пошла ему на пользу, он дёрнулся, и испустил дух.

– Тебя похоронят с почестями, ты этого достоин, – сквозь зубы процедил Рюрик. – Найдите человека, о котором он говорил, немедленно.

Когда Трувор и Синеус вышли из комнаты, Рюрик обернулся. Лежащий на соседнем ложе Рауд также не подавал признаков жизни.

– Они ушли одновременно, два человека, два героя, получив от жизни то, о чём мечтали, – усмехнулся будущий князь и направился к выходу.

Корабль стоял на вбитых в грунт деревянных сваях, посреди небольшого углубления у самого берега. Киль судна был врыт в землю, а каменная насыпь с обеих сторон держала корпус парусника, словно огромные монолитные тиски. Создавалось впечатление, что корабль плывет по суше так, как он когда-то бороздил просторы бескрайних северных морей. Не обычная рыбацкая лодка, не тяжелый торговый кнорр, а настоящий боевой драккар, длинный и узкий, с драконьей мордой, украшающей нос судна, с прокопчёнными низкими бортами, почерневшими от въевшейся в них смолы.

Толпа становилась всё больше и больше. Многочисленные трели-рабы подтаскивали к кораблю вязанки дров и тюки с соломой промасленной жирным, пахучим составом. Даньша стоял среди воинов, рядом с Лейвом, искоса поглядывая на снующих вокруг варягов.

– Удивительная штука судьба, – рассуждал бывший трель. – Два дня назад, Лейв, закованный в колодки, готовился встретить смерть, а сегодня вот он, стоит среди победителей, как ни в чём, ни бывало, одет в добротные одежды, и опоясан мечом.

Тот раненый, которого Даньша принял за заезжего купчину в самом деле оказался новгородцем, посланцем князя Гостомысла, и именно по его просьбе Лейв из разряда пленников, перекочевал в свободные люди, и стал чуть ли не советником при вожаке руссов. Но и сам Лейв, поступил благородно. Ведь именно благодаря его просьбе Даньшу освободили из плена.

Парень переминался с ноги на ногу, и кутался в свой тулуп, сырость и холод вызывали озноб. Снег и дождь падали на непокрытую голову Даньши, и он то и дело стирал с лица холодную влагу. Вдруг все, словно по волшебству замерли, и мощный рёв труб, раскатившийся многоголосым эхом по всей округе, возвестил о начале ритуала. От резкого звука Даньша напрягся, скривил лицо, борясь с сильным желанием заткнуть уши. Гусли, дудки и бубны, различные трещотки, вторили гласу труб, создавая невыносимый шум.

– Несут, несут, – послышалось со всех сторон. Толпа зашевелилась, отпрянула, пропуская вперёд кортеж с телом покойника.

– Кто ж он такой то? – дёрнув того за рукав, прокричал в ухо Лейву Даньша. – Что для него такие торжества затеяли.

– Конунг это нурманский, самый большой князь по-нашему, – не поворачивая головы, пробормотал Лейв, – родич он вождю варяжскому.

Новые завывания труб, помешали продолжить фразу. Даньша вытянул шею изо всех сил и увидел, как воины на специальных носилках внесли мертвеца на корабль по приставленному к борту трапу. Тело покойного конунга поместили на корме, под углом, словно бы давая ему возможность смотреть вперёд. Вслед за первой группой носильщиков появились новые. Семерых павших в бою варягов и посола новгородца, благодаря которому Даньша с Лейвом обрели свободу, провожали воины в их последний путь.

Новых покойников положили в ноги к павшему конунгу. Трубы умолкли, на мгновение воцарилась гробовая тишина. Из толпы воинов вышел старец в длинном одеянии. Он отличался от остальных варягов, как лицом, так и одеждой.

– Жрец это, – пробормотал кто-то из стоящих за спиной, Даньша поёжился.

Старец, в длинном одеянии из шкур, с посохом, украшенным побрякушками из черепков и перьев, затянул длинную речь, из которой Даньша ни понял ни слова, грубый голос старца напоминал карканье ворона. Знавший древнегерманский Лейв понимал всё, но Даньша не стал требовать разъяснений, ведь всё и так было ясно без слов, говоривший воспевал подвиги героев, провожая их в далёкий загробный мир. Несколько участников погребения внесли на борт оружие и утварь, горшки с зерном, и готовые хлеба, какие-то драгоценности, бочонки с медами и брагой, одним словом всё, что должно было послужить умершим в их дальней дороге в загробные миры.